Ульяна Соболева - Остров Д. НеОн. Первая книга

– Сворачивайте, – послышался голос Хена Фрайя. – Держитесь южнее, мать вашу.

– Дорога завалена. Можно попробовать через лес.

– Бред. Мы ехали по ней. Не останавливайся. Объезжай сбоку. Это может быть засада.

– Не проедем. Надо лесом. Какая засада, капитан? Молния скорей всего. Не усложняй, Хен. Птички притихли, мы им нехило перья пообщипывали в прошлый раз.

– Никогда не расслабляй булки. Неон просто так не отступится. Он отомстит.

– Тормозите! Мать вашу, здесь та же херня!

Я впилась взглядом в окружающий мрак. Грузовик остановился. Мгновения тишины с шумом падающих капель и раскатами грома.

– Выйди посмотри, что там. Уберите дерево. Без паники. В бурю часто ломает деревья.

Тишина бывает разной. С самыми разными оттенками. И я чувствовала, как воздух насыщается опасностью, тревогой. Завоняло потом и страхом. Напряжение начало потрескивать разрядами электричества. Всматривалась в темноту…, все словно замерло в ожидании. Отворилась дверца кабины. Кто-то из солдат спрыгнул на асфальт. Тяжелые шаги с бряцаньем железной набойки на подошве.

– Это не молния. Дерево спилили… Уходим! Назад! Это…

Голос оборвался, послышался сдавленный крик, и я стиснула челюсти. Началось! Адреналин тут же взорвал нервы. Дернула скованными руками. Твари. Мы как в консервной банке.

– Заблокировать клетку! Держать оборону. Стрелять без предупреждения.

– На пол! – крикнула я, услышав свист пуль.

– Это Неон, – послышался хриплый голос Лисы.

Я медленно обернулась к белобрысой, она усмехалась разбитыми губами.

– Сейчас начнется месиво. Он пришел.

А потом тихо добавила.

– За мной.

ГЛАВА 6. Неон

У нее были синие глаза. Не голубые, не серые, а именно синие. Как у отца. И я возненавидел её еще до того, как Эльран привез это существо в наш дом. Она все изменила. Перевернула нашу жизнь с ног на голову. Я слышал, как мама плакала, видел, как переехала в другую половину дома. Никто не хотел, чтоб Гусеница приезжала и жила с нами. Никто, кроме отца. Его я тоже ненавидел.

Привёз свое отродье. Как будто так и надо. Как будто это в порядке вещей – навязать нам свои ошибки и грязные преступления. Да, я считал преступлением его измену матери. В детстве все кажется черным или белым. Нет полутонов. Тогда я и сам не мог предположить, куда может затянуть страсть. В какое вонючее болото, на какое низкое дно… и это дно будет казаться самым прекрасным раем на земле. Вот оно – мое болото… мое личное проклятие с синими глазами. Самое отвратительное дно, куда может пасть человек. Порок в облике тогда еще семилетнего ребенка…. Наверное, я сразу понял, куда нас всех заведет её приезд. Что это начало апокалипсиса меня как личности.

Я смотрел на невероятно красивую девчонку, которая крепко сжимала пальцы отца и пряталась за его ноги. Она казалась ненастоящей. Игрушечной. У нее все было какое-то маленькое. Маленькое личико, маленький рот, курносый нос, крошечные уши и тонкие кольца каштановых волос.

Все маленькое, кроме глаз. Они сияли на белом лице, как прямое доказательство того, что отец посмел изменить моей матери, а потом привезти эту нагулянную маленькую дрянь в наш дом и утвердить её в правах наравне со мной и с мамой. Я слышал их скандал в день его отъезда. Слышал, что мать ему говорила и что он отвечал. Да, мне было всего десять, но я многое понимал. Дети всегда понимают то, что взрослые считают слишком сложным для их ума.

– Дочь своей шлюхи? В мой дом? К нашему сыну? Да как ты смел вообще рассказать мне об этом?

– Так случилось, Лиона. Ты должна принять её. Она МОЯ дочь прежде всего!

– А я?! Обо мне ты подумал? Как я людям в глаза смотреть буду? Как наш сын будет жить дальше? Как я могу вообще простить тебя? Убирайся! Видеть тебя не хочу! Я к ней не приближусь! Сам ею занимайся. Сам воспитывай!

– Хорошо, я сам. Все сам. Да пойми ты. Это давно. Это было ошибкой. Это было мимолетно и незначительно. Я забыл о ней, как только уехал!

– Для тебя незначительно! А меня ты этим убил! У преступлений нет срока давности, Эльран! Мы уедем с Маданом отсюда. Ноги моей здесь не будет, если ты её привезешь!

– Не уедете. Ты моя жена. Жена адмирала Райса. В этом году мне обещали повышение. И ты будешь соблюдать все приличия. И ты – ДА– ее примешь. Я так сказал, и разговор окончен. Иначе отсюда уедешь ты. Сама. Без Мадана. В свою сраную резервацию, из которой я привез тебя много лет назад. С коровами и овцами жить будешь. Забыла, где я тебя нашел?

– Как забыть? Ты напомнил!

– Вот и хорошо. Помни об этом всегда!

Я тогда решил, что превращу жизнь этой девчонки в ад, и она исчезнет. Сама сбежит, уйдет, испарится. Её не должно быть с нами. Это неправильно. Она – никто и останется для нас никем. Мы никогда не примем ее в нашу семью.

И я делал все, чтобы усложнить ей жизнь: пачкал школьные тетради, лепил жвачку в волосы, подбрасывал червяков и тараканов в ящик с вещами, унижал перед сверстниками, которые в первый же день принялись охать, какая красивая у меня сестра. Я заставил всех называть ее Гусеницей и никогда не говорить при мне, что она красивая. Гусеницы отвратительны и красивыми не бывают.

И я упорно не называл её по имени. Самое интересное, сестра никогда на меня не жаловалась. Ни разу. И за это я ненавидел ее еще больше. Мы не любим тех, кто пробуждает в нас чувство вины. Мы ненавидим жертв, и мы же их боготворим, потому что так мы самоутверждаемся и показываем нашу власть над кем-то. Мне хотелось уколоть её побольнее, обидеть так, чтобы она рыдала, чтобы размазывала при всех слезы и выглядела жалкой слабачкой, а не красавицей Найсой с каштановыми локонами, как у фарфоровой куклы. Чтобы плакала, как плакала моя мать, когда узнала о ней. Но Гусеница не рыдала, а я смотрел в её синие глаза и видел в них нечто, что не поддавалось определению, то, чего там не должно было быть, и за это мне всегда хотелось её ударить. Сильно ударить. Потому что я считал, что там плещется ненависть, что она так же, как и я, хочет, чтобы меня не было.

И я бил. Нет, не физически. Я бил её морально. Настолько безжалостно, насколько может это делать ребенок и подросток, когда еще не умеет контролировать свою ярость и презрение. Я наказывал её за измену отца, за то, что он любил её нежнее и сильнее, чем меня. За то, что называл «моя маленькая куколка», за то, что могла взобраться к нему на колени или повиснуть на шее. Ей удалось даже со временем завоевать любовь моей матери. И этого я не мог простить. Увидел как-то их вместе, как Лиона заплетает ей волосы, разглаживает оборки на платье, целует в щеку, а меня током по нервам: «ЭТО МОЯ СЕМЬЯ! Моя мать! Мой отец! Что ты здесь делаешь, сучка облезлая?».

– Ты ведешь себя отвратительно, Мадан. Так нельзя. Найса твоя сестра, и она очень одинока. Я разочарована в тебе!