Братья Швальнеры - Расеянство

–Что это значит?

–Это значит, что твое предложение не ново. Я который день ваши сопли выслушиваю. И хоть бы один предложил что дельное. Нет, один бред недальновидный несете. Ну ладно эти коммерсы тупорылые, ну ты-то, Федорыч, твоя-то смекалка и прозорливость куда девалась?

–В смысле?

–Ну первое. Я уже сегодня говорил, что чем меньше знаменатель, тем больше дробь. Чем меньше народонаселения, тем легче им управлять. Так? И второе. Ну кто в этом Приозерном жил? Я тебе сейчас Саяпина приведу, так он тебе расскажет, что там через одного – у всех или привод или судимость. Без такого контингента ему и работалось бы легче и тебе жилось бы спокойнее. А ты все за свое – закрыть, закрыть. Ну сколько их там умерло-то? Трое. Ну это же не три тысячи и даже не три сотни. Подумаешь… Сам-то, наверняка, захаживаешь в дом досуга, который секунду назад беззастенчиво предлагал закрыть?

–Я не… я…

–Ну ладно, не мямли. У меня и без тебя от проблем голова раскалывается. В подчинении – сотни учреждений и тысячи людей, а радует одно. И одна подчиненная.

–Это которая?

–А вот я тебя сейчас с ней познакомлю. Поедем-ка.

Пару дней спустя ситуация не изменилась – разве что в худшую сторону. Шедшая на работу Катя вновь стала свидетельницей огромной очереди из женщин на входе в бордель. Только на этот раз увидела она здесь свою старую знакомую – школьную учительницу Марину Дмитриевну. Не выдержала – подошла к ней, разговорилась.

–Ой, Марина Дмитриевна, здрасьте, Вы как здесь?

–А как все, – потрясая в руке трудовой книжкой, бахвалялась собеседница. – Пришла вот на работу устраиваться.

–Вы? Сюда? Зачем? – Катя покраснела, а учительница и глазом не повела.

–Ты знаешь, я давно думала. И зарплата приличная, и платят вовремя, и работа, что называется, не пыльная. А у нас – ну сама знаешь. А тут еще и обстоятельства удачно сложились – школу-то нашу закрыли.

–Как закрыли? Почему?

–Не знаю, мэр по всему городу школы да детские сады укрупняет. Денег, говорит, в бюджете нету нас кормить. Ну и ладно, думаю, пошла сюда. Прихожу – а тут уж все наши как одна стоят.

–Но все-таки в Вашем-то возрасте…

–А чего?

–Что Вы здесь делать-то будете?

–То же, что и там – молодежь обучать. Кто их научит как надо? Только опытные педагогические кадры… А ты все там, в поликлинике работаешь?

–Да.

–Да уж, не позавидуешь. Ты приходила б сюда скорей. Чего там-то гнить – прозябать? Вообще, – шепотом добавила учительница, – говорят сюда скоро только с высшим образованием принимать будут, отсев уж больно строг конкурс вишь большой. Так что поторопилась бы ты, пока молодая-то, упустишь свое счастье, ох, упустишь…

…Катя стояла на пороге кабинета и глядела на Мойшу глазами, круглыми от ужаса. Он читал биографию Земмельвайса, но, завидев ее, отложил книгу и обратил на нее свой взор.

–Что на этот раз? Опять кто-то умер?

–Хуже.

–Что может быть хуже?

–Учителя на панель пошли. Все в дом досуга устраиваются, – Катя едва сдерживала слезы.

–Oh, tempora, oh, mores 1 1 О, времена, о, нравы (итал.)

–И все? Это все, что ты в такую минуту можешь сказать?

–А что я должен был сказать?! – удивленно всплеснул руками Мойша. – Я тебе давно говорю, давай уедем, здесь жизни нет и не будет. Они сначала все с ума сойдут на почве этого публичного дома, а потом помрут от заболеваний, передающихся половым путем. И все! Тебя прельщает эта участь?

–Да я не о том! Надо же спасать людей.

–Спасать можно только того, кто сам хочет быть спасенным. Как ты принудительно наденешь на человека спасательный жилет? Спасение утопающих… сама же знаешь…

–Ну перестань, прошу тебя, – Катя бросилась ему в ноги, обняла руками колени и зарыдала. – Ведь ты же понимаешь, что только ты можешь изменить ситуацию. Клятва Гиппократа и все остальное… но дело не в этом. Ты один здравомыслящий человек, ты должен что-то предпринять!

–Ну что, что я могу предпринять?!

–Поезжай в Москву. Не может быть, чтобы там об этом знали или смотрели на это сквозь пальцы. Там работают не такие идиоты, как здесь, они примут меры.

–И что будет? Мне поставят памятник? Или сумасшедшим объявят?

–Во всяком случае, ты смело можешь, глядя в глаза своим детям, сказать, что ты сделал все, что мог. Сделай это ради меня – ведь это мой родной город все-таки…

Слова женщины вновь взяли верх над здравым смыслом. Прав мудрец, сказавший, что муж голова, а жена – шея.

Июль 1865 года, Пешт

Консилиум заседал с утра и до позднего вечера. Сложность предмета обсуждения обуславливалась не столько поставленным диагнозом, сколько носителем его. Не каждый день коллегам приходилось решать судьбу своего товарища.

–Господа, – говорил доктор Клейн, – я думаю, мы сегодня не кончим. Слишком сложно все это.

–Что сложного? – спрашивал доктор Тауффенберг. – Диагноз практически очевиден…

–Однако, не стоит забывать, что интеллектуальные нагрузки профессора в течение последних двадцати лет были настолько высоки, что за помешательство мы вполне могли принять его умственную усталость, – впервые за весь консилиум произнес доктор Магничек, признанный специалист в области психиатрии.

Консилиум вел доктор фон Гебра, который также специализировался на судебной психиатрии и потому высказывание более опытного коллеги заставило его насторожиться.

–Действительно, господа. А что, если доктор Магничек прав и Игнац просто перенапрягается умом. Оттого притупляются некоторые реакции, отдельные высказывания кажутся сомнительными и даже экстраординарными…

–Как же выйти из этой ситуации?

–Нам необходимо выслушать семейного врача доктора, господина Баласса. Он прибудет через несколько минут, а пока мы прервемся. Полагаю, что его доклад будет очень содержательным и нам всем, прежде, чем начать его слушать, нужно как следует подготовиться.

Во время короткого перерыва к фон Гебре подошел доктор Клейн.

–Бог мой, – сокрушался он, – и как я сразу не понял, что мой уважаемый коллега психически не здоров? Я держал его в клинике, работал с ним рука об руку, выслушивал его пространные и престранные, надо сказать, речи и не заметил очевидного. Видно, он и впрямь был прав – я никудышный врач.

–Будет Вам, – отмахнулся фон Гебра. – Определить помешательство сразу мало кому удается. Да и потом, он ведь не родился таким. С тех пор, как он покинул клинику святого Роха, его болезнь прогрессировала, ему становилось хуже, а Вы не могли бы повлиять на ход заболевания, даже если бы очень этого захотели.

–Надеюсь, его удастся вылечить.

–Все будет зависеть от диагноза, который поставит доктор Баласса. Он признанный специалист в области сердечной реанимации и, полагаю, что его слово будет достаточно веским, чтобы к нему прислушались все коллеги.