Тальяна Орлова - Кинк. Право на удовольствие

Я еще меньше была уверена, что хочу с ним куда-то идти, но поплелась следом. Юмор у Артема такой, очень странный и обескураживающий. Но, если уж начистоту, моя реакция действительно должна была его развеселить – так в чем проблема: в сомнительных шутках Артема или моих неадекватных реакциях? Вот потому и плелась, будто бы где-то там, как раз на четвертом этаже самого злачного места в мире и найдутся ответы.

Иногда ресторан означает просто ресторан. Именно им он и был по всем известным мне критериям ресторанности. Похоже, здесь собираются все самые-самые випы в свободное от извращений время. Не удивлюсь, если тут же проводятся официальные деловые обеды и переговоры – не зря же я разглядела другой выход, ведущий скорее всего на торец здания, а не в общий холл. Быть может, он даже обладает какой-нибудь отдельной приличной вывеской, не имеющей ничего общего с названием заведения. Образец утонченной цивилизованности: не шагай дальше и не поймешь, на каких пороках он зиждется.

Артем еще по пути позвонил фотографу и попросил спуститься в ресторан.

– Вот, модель тебе привел, – представил он меня без имени невысокому и очень изящному мужчине, одетому в слишком широкие для него штаны и футболку.

Тот окинул меня почти презрительным взглядом, вздохнул и резюмировал:

– Саныч, я просил, конечно, робость, но не до такой же степени!

– Времена такие наступили. – Артем развел руками. – Или ширпотреб, или непроходимая безнадежная робость. Ваяй из того, что есть, гений.

– Попытаюсь. – Фотограф даже щупать меня начал, но без вожделения, а словно бы равнодушно оценивал руками изгиб плеча и степень выпирания ключиц.

– Пытайся, Гордей. – Артем отступил к стене. – Марина из Парижа возвращается в следующий понедельник, я с ней уже связался. Но будет тупо увешать здесь всё одной Мариной, которой уже вся Европа увешана.

– С этим сложно спорить. Марина прекрасна, но растиражирована до пошлости. А здесь ни грамма пошлости, как ни грамма тиражирования…

Мне не понравилось, что меня обсуждают как вещь. Зато очень успокоило, что они спокойно меня обсуждают как вещь – признак отсутствия скрытых мотивов. К моему удивлению, меня не увели в какую-нибудь студию с бархатными драпировками, а Гордей, как к нему обращался Артем, начал перетаскивать осветительные приборы прямо в пустующий ресторан – в этом, оказывается, была основная концепция: чтобы интерьер попадал в кадр и создавал ощущение присутствия модели прямо здесь или возврата в прошлое к ней. Все эти мероприятия окончательно убедили меня в том, что я не зря согласилась на сессию – ничего непотребного в ней не подразумевалось. Через несколько минут появилась и помощница Гордея, она с тем же сосредоточенным видом осмотрела меня, затем побежала за нарядами. Она же и прической занялась, про макияж никто не заикался – по задумке «гения» лицо не должно попадать в кадр, или черты будут затемнены, что меня полностью устраивало.

Помощница Аллочка увела меня в смежную комнату и там вырядила в несуразное короткое платье на корсете, попыталась присобачить шляпку, но потом нервно откинула ее. Зато волосы залакированными локонами преобразили меня до неузнаваемости. Она удовлетворенно хмыкнула и так же молча и беспардонно вытолкнула обратно в ресторан.

Зажатая и нервничающая, я принимала на стуле те позы, которые криками требовал Гордей. Он сделал по меньшей мере сотню снимков, но становился все более недовольным:

– Не то, не то! Икры хороши, но мы не можем хватать только икры, Саныч! – Он ни разу не назвал меня по имени, а оперировал лишь частями моего тела.

Артем не уходил из зала, наблюдая за действом почти безучастно, а голос подавал только тогда, когда к нему обращались:

– Хватай что можешь, Гордей.

– А я ничего не могу! – истерично вопил фотограф. – Я как будто мертвую невесту Буратино фотографирую! Подайте мне Марину!

– Марина в Париже, – спокойно отреагировал Артем и обратился ко мне: – Лиля, кажется, нам тонко намекают, что ты слишком зажата.

– Зажата?! – вместо меня визжал фотограф. – Ее силой сюда приволокли, вытащив из-под Буратино? Деревянная девочка, очнись! Где твои изгибы, где чувственность? Ты там вообще хоть дышишь?

Он откинул камеру на стол и подлетел ко мне, нервно стягивая с плеча ткань. Оголил плечо, за него же схватил и дернул, как если бы собирался меня разбудить. Но потом замер и провел пальцами по шее, отошел на пару шагов и взглянул иначе.

– А давайте мы ее разденем…

– А давайте не будем! – я наконец-то проснулась, как он и просил.

– Не совсем разденем… – Гордей меня и не слышал. – Обнажим эти переходы. Аллочка, ряди модель в шифон! И как я раньше не подумал?

Меня, как куклу, утащили в комнату, там Аллочка обмотала меня полупрозрачной тканью, оставив из моей одежды только трусики. Но в зеркале я тщательно себя рассмотрела – ничего не видно, просто сама ткань иначе облегает тело: никакой откровенности, а смотрится по-другому. И Гордей, увидев меня, завопил:

– Именно! Садись спиной, а голову вполоборота, – приказал и снова начал щелкать своим аппаратом. Но через пару минут опять пришел в неистовство: – Алё! Расслабься! Куда ты плечи задираешь? Мы тут чувственность снимаем, а не каторжные работы! Нет, я так не могу… Подайте мне Марину!

Артем со вздохом прошел мимо него и присел передо мной на корточки. Посмотрел снизу в глаза.

– Я предупреждала, что не модель! – поспешила оправдаться.

– Вижу.

Он не убеждал, не подкидывал мне доводов, а пододвинул стул вплотную и сел рядом. Зачем-то повел рукой по ткани, скользя от локтя к плечу. И прошептал едва слышно:

– Закрой глаза, Лиля. Тебе нужно отвлечься от происходящего.

Я прикрыла, все еще не теряя надежды, что справлюсь. Чуть наклонила голову к нему, чтобы слышать успокаивающий голос. Я сидела спиной к внезапно притихшему Гордею, а Артем, наоборот, лицом, но повернулся профилем, тоже подавшись в мою сторону.

– Чудный кадр! Охереть, какое порно! – похвалил что-то свое фотограф, но я не поняла, ведь мы даже друг друга не касались. – Еще чуть ближе, но головы не поднимайте. Саныч, расстегни-ка верхние пуговицы, расправь рукава. Аллочка, а у нас есть мужской ретро-пиджак?

Я их не слушала, просто старалась расслабиться, чувствуя пальцы, мягко перебирающие ткань и иногда соскальзывающие на голую кожу руки. Вероятно, концепция изменилась по ходу дела – теперь вместо модели фотографу захотелось влюбленную парочку, которую он разглядел в нашем невольном сближении. Не поцелуй, но его грань – «за секунду до». Ничего не понимаю в искусстве, но по мне, в этой позе больше секса, чем в сексе.

– Саныч, еще ниже к плечу. Твой профиль оставлю в кадре!