Анна Веммер - Ненавижу тебя любить

Руки дрожат, поэтому я сжимаю кружку сильнее. Гипнотизирую неряшливые хаотичные точки на темно-зеленой керамике.

– Понимаю. Владимир Никольский – сложный человек. Честно говоря, я удивлен, что ваш брак просуществовал так долго. Но не волнуйтесь. Я вам помогу, ничего особенного от вас не потребуется. У вас есть связь с Владимиром? Он отвечает на ваши звонки?

– Да. – Я хмурюсь.

– Тогда мы поступим так. Через некоторое время – от недели до двух, с вами свяжется мой человек. Он назовет вам место. Вы позвоните бывшему мужу и назначите с ним встречу в этом месте. Но на встречу не пойдете.

– И..?

– И все. Остальное вам знать совершенно необязательно.

– Что вы… ваши люди сделают?

– Ничего особенного, просто поговорят с господином Никольским в приватной обстановке. Объяснят ему, так сказать, расклад сил и посоветуют вести себя поспокойнее.

– Вы что, его убьете? – Голос срывается.

Скрыть откровенный страх перед Царевым сложно, но, наверное, и нет смысла. Вряд ли он верит, что располагает к себе людей.

– Ну что вы, Ксения. Убийство – это так примитивно и грязно. Просто небольшой несчастный случай… несчастливое стечение обстоятельств. Трагическая случайность, не более. Боюсь, правда, вы не получите наследство – вряд ли Никольский хоть что-то вам завещал. Но я позабочусь о том, чтобы у вас и Машеньки была подушка безопасности для того, чтобы встать на ноги. Опекунство, конечно, вы получите. Мои юристы сделают все чисто и быстро.

– Я… я так не могу…

– Ксения, – со вздохом говорит Константин, – я все понимаю. И не стану просить вас сделать больше, чем вы можете. Просто подумайте о дочери. Владимир – психически неуравновешенный человек, он должен быть изолирован от общества. Какое будущее ждет вашу дочь рядом с ним? А вас? Я щажу ваши чувства, но… вы ведь не думаете, что ваш бывший муж – святой? Что на его руках нет крови, а на его счету разрушенных судеб? Да хотя бы ваша… вы готовы стать объектом его нездоровой ненависти? Я очень долго вращаюсь в кругах вместе с Никольским. И могу рассказать о Владимире такие вещи, от которых у вас волосы дыбом встанут. О его деловых – в кавычках, разумеется – переговорах в закрытых клубах. О частных вечеринках, на которых практикуются далеко не такие безобидные развлечения, как показывают в кино. Вы готовы оставить дочь рядом с таким человеком? Смотреть, как она живет рядом с грязью, в которой радостно купается ее отец? Готовы вы пожертвовать ее судьбой, представить, скажем, пятнадцатилетнюю Машу участницей вечеринки…

– Хватит, – я чувствую, как меня начинает тошнить, – не продолжайте, пожалуйста. Я не хочу знать обо всем этом. Я просто… хочу, чтобы муж оставил меня в покое.

– И он оставит. Я клянусь, Ксения, вы забудете его имя.

– А если у вас не получится? Он ведь убьет меня! Не лишит дочери, а просто убьет! Если узнает, что я выманила его на встречу с вами…

– Бросьте, Ксения, мои люди знают свою работу. После встречи с ними Владимир сможет только пускать слюни и улыбаться ложке с детским пюре, не более.

– Но вы ведь знаете, что делаете?

– Абсолютно, – спокойно, и от того еще более жутко, улыбается Константин. – Я выбивал этот контракт очень долго. Вы не представляете, какие деньги завязаны на нем. Какие люди могут потерять все, если его получит Никольский. Сколько голов в высших чинах полягут.

– Почему вы так просто мне все рассказываете?

– Потому что вы умная девушка, Ксения. Исключительно умная. Вы не из простой семьи. Вы ведь понимаете, что в нашем мире лучше играть по правилам, иначе… судьба вашего отца, увы, незавидна. А он – лишь верхушка айсберга, крошечная шестеренка огромной системы. Помогите мне – и получите все, о чем сейчас мечтаете. Дочь и свободу.

– Это убийство, – шепчу я.

– Да. Хотя я надеюсь обойтись не такими радикальными мерами. Впрочем… все зависит от вашего мужа. Если Владимир будет благоразумен – он сохранит свою жизнь.

Царев поднимается, достает из бумажника купюру и бросает на кожаную книжку со счетом.

– Но мы с вами оба знаем, что он на это не способен. Мой человек свяжется с вами. И Ксения…

Меня одаривают предупреждающим взглядом.

– Я – хороший друг. Но и врагом могу быть достойным.

Дверь за ним закрывается, и тихая инструментальная музыка сменяется какой-то идиотской веселой песенкой. Я покачиваю ногой в такт ей и тупо пялюсь на веселую голубенькую табличку с объявлением «требуются официанты».

– Повторить чай? – спрашивает миловидная девушка в голубом форменном платье.

– Нет, спасибо. Сдачи не нужно. Только… а вот это объявление еще актуально? Вам нужны официантки?

– Конечно. Позвать для вас менеджера?

– Будьте так любезны.

Друзья… враги… во что же ты вляпался, Никольский? И чем эта история аукнется мне…

Владимир

– Папа… а когда плидет мама?

Я отвлекаюсь от экрана и смотрю на дочь. Машка возится на полу, раскладывает кукол и какие-то игрушки. То ли это школа, то ли группа анонимных игрушечных алкоголиков – непонятно. В кружок усажены две барби, пупс, плюшевый львенок, енот, набитый антистресс-шариками и пластиковый шарнирный клоун. А в центре главенствует любимый динозавр.

Ну как пить дать совет директоров. Только секретутки не хватает и доски с графиками.

– Мама придет в пятницу.

– А почему не сегодня?

– Мама устроилась на работу. В пятницу после работы она заберет тебя из садика.

Бывшая действительно вышла на работу, я узнавал. Не знаю, нахрена, но я выяснил все, чем она живет сейчас. И хоть с нашей встречи в офисе прошло всего два дня, я знаю ее адрес, новый телефон, место работы. Видел ее фотку – просил охранника съездить и сделать – в идиотском голубеньком платьице. Она и сейчас хранится в телефоне.

Не знаю, бесит она меня или заводит. Когда думаю о том, как она в своей форме и белых кедах стонет подо мной и царапает мою спину – нереально завожусь, а когда представляю, как какой-нибудь нетрезвый посетитель лапает ее за задницу, думая, что если его зарплата на пару десятков косарей выше, чем у кассирши, то он вдруг стал хозяином жизни, то прихожу в бешенство.

Я маниакально, с мазохистской тщательностью, планирую пятницу. С момента, когда Машка вернется домой, поцелует меня на ночь и уляжется спать и до утра, когда я выпущу бывшую, натрахавшись вволю. Ну не псих ли? Она, блядь, права, я мог пять лет иметь ее в любых позах, а захотел почему-то только сейчас. Твою же мать.

– А зачем мама лаботает?

– Затем, чтобы покупать себе еду и платить за квартиру. Я же покупаю домой продукты.

– А почему ты не покупаешь маме?

– Потому что мы с мамой развелись.

– А что значит лазвелись?