Алекс Д - Бумажные цветы

– А кто? – глухо и безжизненно спросил он. – Врачи, которые назначили неэффективное лечение? Медперсонал, не углядевший за тяжелой больной? Или сама Юля, прыгнувшая с пятого этажа больницы на бетонные блоки? Или все-таки я, отправивший сестру на принудительное лечение в самое страшное и ненавистное для нее место?

– Ты не понимаешь, Ник. – отвечая на яростный голос и требовательный стальной взгляд, покачала головой Светлана. – Она бы сделала это. Все равно сделала. Дома или там. Она была больна. Смирись с этим. Ты сделал, все, что от тебя зависело. Даже ваша мать не справилась....

Ник неожиданно переменился в лице, вокруг губ появились горькие складки. Из глаз ушла ярость, осталась только неизбывная тоска и одиночество.

– Я позвонил ей. – снова пряча лицо в воротник тонкого пальто, тихо сказал он. – Сказал, что Юля умерла. Думал, что она придет. Хотя бы попрощаться.

– Это страшно, милый. – мягко проговорила Светлана. – Для матери особенно.

– А для меня? – безжизненный голос. Женщина с трудом подавила желание обнять молодого человека, утешить, прижать к груди, сделать и сказать то, что не смогла, не отважилась родная мать. Но ему не нужно было сочувствие посторонней женщины.

– А для меня не страшно? – снова спросил Ник. – Мама просто ушла. Все уходят, бросают меня. Кто так решил? Кто придумал, что мужчины сильнее? Как могла Юля так поступить со мной? О чем она думала, вылезая в окно? Или она бежала, бежала ко мне?

– Не надо, мой хороший. Все пройдет. – рука в кожаной перчатке заботливо поправила сбившийся шарф. Ник смотрел на нее, не понимая, почему она все еще здесь? Из жалости? Сострадания?

– Хочешь, я расскажу тебе историю своей подруги? – спросила Светлана. Он равнодушно повел затекшими и промокшими насквозь плечами.

– Зачем?

– Просто послушай, – попросила Слепцова. – Ее зовут Марина. Мы учились вместе, на одном курсе. Она сейчас майор милиции, жена и мать двоих детей. Но восемь лет назад в ее жизни случилась страшная трагедия. На тот момент старшей дочке Марины – Маше было восемь лет, а сыну три. Всей семьей они поехали на юг. По-моему, в Крым. И там у девочки заболела нога. Думали, что наступила на что-то, занимались самолечением. Потом все прошло, и когда вернулись домой, Марина не повела дочь в больницу. А когда спустя пару месяцев у Маши поднялась высокая температура и начались боли, ее срочно госпитализировали. Диагноз был страшным. Рак. Девочка угасла за считанные недели. Она ужасно страдала, даже малейшее прикосновение ткани к телу причиняло невыносимую боль. Врачи кололи обезболивающее, но больше ничего сделать не могли. В последние дни жизни своей дочери Марина не нашла сил быть рядом с ней. Она боялась идти в больницу, и находилась дома, катаясь в слезах по полу. Уже после смерти ребенка, осуждающая медсестра выговаривала Марину за бесчувственность. Она сказала ей, что Маша была в сознании до самого конца. И последними ее словами были: "где моя мамочка", "позовите маму".

– Света, зачем! Словно мне мало моей боли… – хрипло проговорил Ник. Глаза его заблестели.

– А я скажу зачем, Никита. – сурово взглянула на него Слепцова. – Бесчувственной я считаю не Марину, не осмелившуюся наблюдать, как умирает ее дитя. А медсестру, рассказавшую о словах Маши и заставившую мать до конца жизни сожалеть, о том, что не была рядом с дочерью в последние минуты. Я не могу осуждать Марину. С тех пор ее словно выключили, вставив вместо живого источника энергии, искусственную батарейку. Это другой человек, сожженный дотла чувством вины. Недавно она родила еще одного ребенка, девочку, но не ожила. Я рассказала тебе ее историю, чтобы ты осознал, насколько страшной, несправедливой и пугающей может быть боль, и как по-разному мы принимаем и переживаем ее. Сложно понять, как правильно реагировать на смерть любимых, на их болезнь и страдания. И что может быть правильного в человеческой боли. А мы люди, слабые или сильные. И нам нужно жить дальше.

Светлана умолкла. Она очень надеялась на то, что Никита все понял правильно.

– Я хочу остаться один… с сестрой. – попросил он. Женщина кивнула, отступая в сторону. Она знала, что им еще придется встретиться. Полгода назад, когда Юля Скворцова в очередной раз сбежала из дома, она напала с ножом на девушку, отобрала у нее телефон, деньги и порезала руку. Родители потерпевшей подали в суд… на Никиту, так, как он был единственным опекуном несовершеннолетней сестры. Конечно, иск был составлен неверно, так как у Юлии есть живые и здоровые родители. Но для того, чтобы привлечь их к ответственности, сначала необходимо найти. Мать, Эмма Скворцова, бросила детей два года назад. Уехала с мужчиной в другой город. Юле было четырнадцать. А Нику двадцать три. Об отце Светлана ничего не знала. Ник говорил, что он ушел от них, когда Юля была совсем маленькой.

Прошло несколько часов, прежде, чем Никита Скворцов осознал, как сильно он замерз. Уши и пальцы на ногах потеряли чувствительность. Руки ломило от холода, и он спрятал их в карман. Простой деревянный крест на могиле Юли наполнял душу суеверным ужасом. Он заказал памятник, но в ритуальном сервисе сказали, что его нельзя установить, пока земля не уляжется. Простой крест. Как это несправедливо. Как отвратительна смерть и грязная вязкая яма, в которую бросили гроб его сестры.

Он не заметил, что через небольшое поселковое кладбище, петляя между могил, к нему направляется мужская фигура. А когда поднял глаза, то сразу узнал его. На расстоянии протянутой руки стоял его отец. Постаревший и неожиданно родной. В глазах мужчины блестели слезы.

– Здравствуй, Ник. – тихо произнес он.

И все слова, заготавливаемые годами, в ожесточенном обиженном сердце брошенного сына, все обвинения и злость, негодование и желание мести… ушли, погасли, растворились в отчаянном желании быть любимым, нужным, не одиноким. Он много раз представлял эту встречу, и видел себя сильным, уверенным, полным презрения. Он думал, что скажет отцу, что не нуждается в нем, не помнит. Он боялся, что смог бы даже ударить его.

И вот он здесь. Его отец. Обидчик. Предатель. Тот, кто отвернулся от него, от матери. Трус, испугавшийся диагноза собственной дочери. Стоит перед ним. Раскаявшийся, несчастный, убитый горем. Его глаза умоляют о прощении.

И обиженный мальчик, брошенный сын, уже мужчина, прислоняется лбом к плечу своего блудного отца и плачет. Боль вытекает вместе с влагой, но не приносит облегчения. Нет. Пока еще нет.

***

Ярославль.

Записи из дневника Маргариты Казанцевой:

Третье декабря.

"Я совсем не помню лица своей матери, и не знаю, как она умерла. Мне никто не сказал правду, а я была слишком маленькой, чтобы задавать вопросы, а потом, став старше, боялась получить ответ. Наверно, лет в шестнадцать я начала догадываться, но все равно не спросила, не попыталась докопаться до истинных причин внезапной болезни, так рано оборвавшей жизнь моей матери. Двадцать три года. Боже мой, такая молодая. Мне было пять, когда я стала сиротой. Диана, младшая сестра мамы, воспитывала меня. Отца никогда не было, о чем я, честно говоря, никогда и не жалела. Бабушка умерла еще до моего рождения, о дедушке мне тоже никто ничего не рассказал.