Елена Сушкевич - Апостол для Рафаэля. И не введи нас в искушение?!

Он выглядел простым обывателем и, в то же время, в нём было что-то, что не угадывалось на первый взгляд: он казался опасным и обладающим властью. Не спрашивайте какой, я только сейчас начинаю понимать, что это за власть . Но тогда, в ту минуту, когда я сел в его машину, дверца ловушки, в которую я попал, закрылась намертво.

– Вы знаете, где находится ближайшая больница?

– Извините, что? – переспросил я, не сразу понимая, что, вероятно, он уже задавал этот вопрос ранее, но я, озабоченный всем, что случилось, не сразу смог ответить.

– Первая городская, в 15 минутах езды, – и жестом показал на поворот, за который надо было ехать, чтобы затем по прямой добраться до больницы.

Ключ зажигания тихим щелчком завёл машину, и мы поехали. Каждый красный свет светофора был подобен вечности, которая всё больше отдаляет тебя от желаемого, а желаемым было на тот момент избавление от страха за жизнь Олега и облегчение от мысли, что это не Я убил его. Вам, должно быть, знакомо это чувство, почти каждого хоть раз в жизни обвиняли в чём-то, что он не совершал. И почти каждый раз, когда это случается, нет ни одного свидетеля, чтобы доказать обратное. Но если вам повезёт и зачатки адвоката в вас смогут защитить вас от напрасных обвинений, ваша совесть будет чиста. Моим адвокатом был врач педиатр, который принял нас в приёмном покое.

– Что произошло? – спросил он, нехотя отрываясь от заполнения истории болезни очередного маленького пациента.

– Не… несчастный случай, – заикаясь, сказал я. – Он упал из моих рук…

– Упал или вы его уронили? – хитро сощурив глаза, спросил врач, так и продолжая сидеть за столом.

– Послушайте, мне кажется, что сейчас не время обсуждать, как это случилось, – произнёс мой странный попутчик, – главное, нужно помочь этому мальчику.

– Сожалею, но в отделении нет мест, попробуйте в больнице соседнего района, – холодно ответил эскулап.

Спасение, казавшееся таким близким, ускользало от меня, чувство беспомощности перерастало в панику, жизнь Олега зависела от этого бездушного человека. В несколько мгновений все эти чувства сменились яростью, злостью и желанием во что бы то ни стало заставить дежурного педиатра исполнить свою клятву Гиппократа. Я взглянул на мужчину, благодаря которому мы оказались в этой больнице и подарившему надежд. Его ярко синие глаза, казалось, выражали полную солидарность со мной, чувства, переполняющие и удушающие меня, вмиг стали понятны ему.

Наклонившись и перегнувшись через стол, он схватил врача за лацканы старого застиранного халата, отчего тот был даже не белым, а серо-зелёным, и внезапно севшим голосом произнёс:

– Ты спасёшь Олега, и сделаешь всё, что от тебя требуется.

В воздухе повисла опасная тишина, не предвещающая ничего хорошего. «Ты всё испортил, – крутилось у меня в голове, – нужно было попытаться договориться по-хорошему».

Врач, не отрываясь от взгляда своего агрессора и даже не пытаясь вызволить свой халат из его цепких объятий, медленно произнёс:

– Я понял.

Немедля поднявшись из-за стола, он подошёл ко мне, жестом подозвал медсестру, проходившую мимо, и отдал ей распоряжение привезти каталку. Затем врач осторожно положил Олега на медицинское оборудование для транспортировки пациента и повез моего сына в смотровую. Пойдя за ним, я увидел, как, надев перчатки для осмотра, врач начал осторожно ощупывать пострадавший череп ребенка.

– Это случилось внезапно, – начал было я, но он меня остановил.

– Я всё знаю.

На тот момент мне не показалось нужным уделить много внимания этой пустой, казалось бы, фразе, теперь стало понятно, что я ошибался.

Он механически, почти как робот, промыл рану на голове Олега, который продолжал находиться в бессознательном состоянии, и затем поднёс марлю с нашатырным спиртом к его носу. Поморщившись, малыш тихо застонал и, повернувшись на бок, согнулся в позе эмбриона.

– Готовьте реанимацию, – резко, как удар хлыста, прозвучало в смотровой, и тут же забегали нянечки и медсёстры, каталку повезли к лифту, я последовал было за ними, но врач предупреждающим жестом руки остановил меня.

– Туда нельзя. Как что-то изменится, вам сразу скажут.

Отчаяние вновь охватило меня, оно переходило в бессилие что-либо изменить. Сев на расшатанный стул возле лифта, я опустил голову на руки и закрыл глаза. Сколько ещё продлится эта пытка? От брюк и рубашки всё ещё пахло свежей кровью. Пахло моим сыном. Возможно, это последние флюиды жизни, покидавшей его, прощальный подарок Олежки.

– Не отчаивайтесь, – рука нашего попутчика легла на моё плечо. – Они сделают всё возможное, я уверен.

– Вы уверены?

Мой голос дрожал, руки леденели и живот сводило судорогами, страх полностью овладел моим телом и не оставалось сил ему сопротивляться. Да и не хотелось.

– Больше чем. Давайте выйдем на улицу, вам это пойдёт на пользу.

– А как же врач? А Олег?

– Не думаю, что вам скажут что-то ранее, чем через пару часов. Пара-тройка часов ожидания вам на пользу не пойдёт, ваш сын должен увидеть вас улыбающимся, а не затравленным.

Последовав его совету, мы спустились на первый этаж и, пройдясь по больничному парку, выбрали для ожидания скамью, которая находилась ближе всего к входу, на случай если меня будет искать дежурный врач.

Я не знал, как начать разговор с нашим таинственным спасителем. Не знал, о чём спрашивать. Он просто сел рядом и, посмотрев на меня, спросил:

– Это не вы случайно пишете книги на исторические темы?

– Д-да, – ответил я, заикаясь от волнения и пытаясь привести мысли хоть в какую-то видимость порядка, поднял глаза и взглянул прямо в лицо моего собеседника.

Оно не выражало никаких эмоций, гладкое, без единой морщины, отсутствовали даже привычные всем нам складочки, возникающие в результате избыточной активности мимических мышц. Лицо-маска. И только ярко-синие глаза необычно выделялись на этом бледном гладком лице. «Должно быть, в темноте они фосфоресцируют», – усмехнулся я про себя, и тут же другая мысль пронзила мозг: «А не начинаю ли я сходить с ума? Или может, это всё сон, я проснусь и облегчённо вздохну, понимая, что весь этот бред всего лишь переработка мозгом поступающей в него отовсюду информации».

Но его рука, внезапно обнявшая меня за плечо, разрушила последнюю иллюзорность наивных ожиданий.

– Я предпочитаю последнюю, «В объятиях Иуды», пусть даже там и встречаются некоторые разногласия, написано неплохо. Но вы можете писать и лучше.

– Как вы можете судить о моих возможностях?

– Я наблюдал за вашими творческими идеями от книги к книге, вы растёте, хоть и не достигли пока ещё вершины.

– Вершины чего?

– У каждого свой Эверест. Задайте себе вопрос, находясь здесь и сейчас: чего вы хотите?