Иосиф Сигалов - Лицо и маска Казановы

Лицо_и_маска_Казановы.docx

Обычно, писатели, отображая действительность, склонны приукрашивать ее. Серые будни расцвечиваются яркими событиями. Однообразные городские пейзажи подменяются красочными бутафорскими декорациями. Грубоватая горькая реальность заменяется сладкозвучной сказкой. Подлинная правда жизни – самозабвенной ложью вымысла. И, хотя жизнь гораздо богаче, многообразнее любого вымысла, а сценарии, написанные Всевышним сценаристом гораздо изощреннее – нам по сердцу легенды и самообман. Нас каждый раз, как в первый, завораживают волшебные превращения Золушки (например, в фильме «Красотка»). Нам постоянно нужны новые кумиры, обворожительные принцы и неотразимые герои!

Знаменитый сердцеед и покоритель женщин, герой альковных приключений Джакомо Казанова не был поэтом. Его жизнеописание «История моей жизни» словно написана статистом, историком, сухо и скупо перечисляющим события и факты. «Он рассказывает самому себе свою жизнь и в этом все его литературные достижения» − писал Стефан Цвейг.

Помимо любовных авантюр, изложенных в изобилии, помимо упоминания различных августейших особ и знаменитых современников, с которыми он встречался (Вольтер, Моцарт, Гете, Екатерина Вторая) – его книга не содержит никаких художественных достоинств. Его описания чересчур поверхностны, количество приключений слишком велико, его победы слишком молниеносны. Все это слишком хорошо укладывается в формулу Цезаря: «Пришел, увидел, победил!». Все это дало повод писателю Эдуарду Брагинскому усомниться в подлинности изложенного.

Так что же, сеньор Казанова, истинное ли это лицо описано в вашей «Истории» или это выдуманный образ, маска героя любовника, которой вы нас мистифицируете уже более двухсот лет? Маска короля любовных похождений, рекордсмена по числу покоренных дамских сердец, непревзойденного мастера любовных сражений и утех.

Ах, сеньор Казанова! Разве такими должны быть мемуары бессмертного героя любовных похождений?

Позвольте лучше мне описать здесь один из самых драматичных эпизодов вашей жизни – историю вашего ареста Венецианской инквизицией. Хотя эта версия не соответствует действительности (Казанову арестовали по доносу оправщика камней Мануцци), хотя это вымысел, зато чувства, эмоции, клятвы, мольбы, признания и объятия – все то, что составляет суть и прелесть любовной игры – все это есть в изобилии!

Итак, вначале прелюдия встречи перед оперой «Любовь в Венеции».

Он: «О, эти женские глаза! Этот кокетливый, прихотливый, изящный танец век и ресниц: подрагивание и взмахи век, порхание ресниц – словно крылышек бабочек. То пытливый, внимательный взгляд, то медленное опускание век – этих маленьких живых занавесей, скрывающих чудную картину…»

Она: « О, этот любопытный, жадный взгляд его! Он глянул, обжег меня и тут же отвел глаза с деланным равнодушием. Сейчас, наверное, решает к какой тактике лучше прибегнуть: начать ли долгую осаду или сразу ринуться в атаку…»

Он: «Она опять опускает глаза, делает вид, что ищет что-то, но она знает, чувствует, ощущает на себе мой страстный взгляд, проникающий даже сквозь прикрытые веки ее! Вот они снова приподнимаются, открывая два дивных темных ока. Она медленно и как бы рассеяно взглядывает на меня, тут же отводит взгляд и смотрит куда-то вбок. Снова быстрый взгляд, затем кокетливый отвод глаз в сторону и снова крылья бабочек-ресниц взлетают и опускаются…»

Она: «Вот он обжег меня своим взглядом один раз, потом второй и, наконец, впился в меня глазами. О, этот неистовый, призывный огонь любви в его глазах! Он разжигает меня, притягивает, манит….

Он: «Да, похоже, я зажег ее и она все чаще и чаще поворачивается ко мне и жадно ищет мой взгляд…»

Она: «Он смотрит на меня алчно, как на добычу свою. Какой обнимающий, оглаживающий и словно раздевающий взгляд…»

Он: «Да, она уже ранена, она жадно ищет моего внимания, призыва. Она тоже хочет и ищет любви. Как прекрасна она вся – и этот небольшой овал полудетского лица с небольшим округлым подбородком и крупные губы цвета спелой вишни. Когда они растягиваются в улыбке, то приоткрывают ряд белоснежных, как крохотные ракушки, мелких зубков. Но главное – эти глаза, глаза! Какие удлиненные вырезы, а в них, словно две черные блестящие маслины, сияют дивные глаза таким восторгом молодости и полноты жизни, что поневоле испытываешь смешанное чувство зависти, восхищения и любви! Как хочется быть причастным к этому ее восторгу и к этой несказанной красоте!».

Она: «Сколько неистовой страсти в глазах его! Как хищный клюв – длинный нос его с небольшой горбинкой. Губы его, такие красные и мясистые – как ненасытен и сладок, должно быть, поцелуй его. Все лицо его, как голова хищной птицы, устремленной вперед, на добычу!

Он: «Мне кажется, я видел ее год назад здесь, в театре ла Фениче, где она играла Коломбину, служанку. А может не там? Нет, я видел ее на площади, где она с другими красотками и парнями плясала тарантеллу! Как прекрасен был бело-красный наряд ее и короткие белые панталончики на ногах! Как быстро и ловко скакала она на своих легких ножках! Как чудно оживлено было лицо ее, как радостно сверкали глаза! Сколько в ней было веселья и природного изящества! Эту прелесть молодости, которой так не достает жеманным светским дамам, не купишь ни за какие деньги!».

Венеция. Жаркий июльский вечер. Они сидят на площади Сан Марко под портиками Прокурации у входа в кафе Флориан. Она сидит у стены здания, лицом к палаццо, любуется панорамой. Он между наружными квадратными колоннами портика, спиной к палаццо, лицом к ней, пьет свой любимый горячий шоколад. На ней черное кринолиновое платье с широким вырезом на груди, отделанное по краю серым кружевом. На голове высокий парик – взбитые пепельно-серебристые локоны. Он одет в костюм Бригелло, слуги из театра Комедии дель Арте: длинный светло-серый камзол, такие же светлые длинные, суживающиеся книзу панталоны; красный берет слегка сдвинут вбок и на глаза.

Он: « Она это или не она? Как жаль, что я запоминаю только тех женщин, с которыми побывал в постели. Но, сдается мне, что это – она, та самая молоденькая южанка, танцовщица, которая так восхитила меня. А сейчас она в платье аристократки, может быть маркизы. Похоже, мы с ней поменялись ролями. Ну, что же – попробуем доиграть…»

Она: «Актер он, однако, плохой, все время выдает себя. Тянет руку назад, будто хочет поправить несуществующую напудренную косу…ну, что ж – поиграем дальше…»

Он: «Вот она вынимает маленький батистовый платок, вытирает уголки губ и кладет его на край стола. Сейчас…ага! Она «нечаянно» скинула его локтем. Пора!»

Он быстро подходит к столику, нагибается, поднимает маленький, батистовый, надушенный платок и подает ей.