Лев Куклин - Повесть и рассказы из сборника «Современная эротическая проза»

— Да ты пососи, пососи грудь-то… — слышал я над собой шёпот. — Не бойся — баба сиськой в гудок не влезет…

Опьянение от самогона и непривычного запаха кружило голову, и я не мог бы сказать, которое было сильнее. Меня била дрожь, каждое прикосновение пальцев отзывалось во мне, словно бы покалыванием, как от заметных ударов электрического тока. Лампочка погасла, но я бы не удивился, если бы в темноте от меня проскальзывали бы искры…

Чувство всепоглощающего желания было долгим, непереносимо долгим, оно перехватывало бёдра, живот, горло, мне было по-настоящему больно: потом я догадался, что мой готовый на царствование скипетр был безжалостно, у самого корня, перетянут резинкой…

С обморочным замиранием я бессильно ощущал, как внизу живота мою восставшую тугую мальчишескую плоть властно вторгают в иную плоть, влекущую своей вечной тайной…

И я застонал от боли, стыда, счастья и наслаждения. Всем своим существом я физически чувствовал, как под грубыми прикосновениями с меня, словно с крыльев пойманной бабочки, осыпается юношеская пыльца…

…— Да хватит тебе, хватит. Окстись, ненасытная… Уморишь парня-то. Дай-кось теперь я… — и вслед за этими словами кровь отхлынула от головы, последовала почти полная потеря сознания, затем — сладкая, быстро нарастающая истома — и освобождение, неслыханное великое освобождение, исторгшее у меня нечаянный и бессвязный вопль восторга — словно бы весенний ручей, долго сдерживаемый ледяной плотиной, наконец-то прорвался наружу!

Всё это и прорвалось неистовыми слезами… Я плакал, не стесняясь своих слёз, лежа на спине под цветастым лоскутковым одеялом. Я плакал, а слёзы мне слизывала Глаша, потому что я не владел своими руками: одну руку так крепко зажимала между своих ног Мария Васильевна, что я не мог её выдернуть, а второй рукой я невольно обнимал Глашу…

Потом я провалился окончательно в тёмную, беззвучную и беззвёздную ночь…

На рассвете Глаша растолкала меня с превеликим трудом.

— Эй, пионер! — сказала она. — На физзарядку опоздаешь. Да и мне надо печь затапливать…

Когда я разлепил тяжёлые веки и не сразу сфокусировал взгляд на окружающем, я увидел, что она стоит передо мной совершенно голая. Марии Васильевны в комнате не было.

— Во рту нехорошо… Горько. — пожаловался я.

— На вот огурец, зажуй… — посоветовала Глаша и присела на край кровати. Я уже не делал никаких попыток прикрыться.

— Ишь ты… Мужичок… — не то с одобрением, не то с осуждением, и вместе с тем с какой-то грациозной ленцой протянула Глаша, а потом почти в ухо зашептала частушку:

Затем её белая грудь и розовое лицо стали неотвратимо приближаться ко мне, и Глаша обняла меня:

— А ты это… Ещё побаловаться со мной не хочешь? Время есть…

Иногда, вспоминая этот наиболее сильный эпизод моего далёкого отрочества, я спрашиваю себя: а была ли у меня первая любовь? Может быть, потом, позднее — всё началось сразу с третьей?!

© 2007, Институт соитологии

ВЛКСМ — Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодежи