Робин Шоун - Женщина Габриэля

Там находился еще один коридор, пересекающий этот. И он был с окнами света.

Виктория осторожно ступила вперед, чувствуя, как медленно она идет по сравнению с быстро бьющимся сердцем.

Она достигла конца прохода.

Длинный коридор по диагонали пересекал короткий. Свет освещал его стену через равные интервалы.

Источниками этого света являлись не уличные окна, как показалось сначала, а совершенно другие окошки, находящиеся на противоположной стене.

По непонятным причинам Викторию вдруг захлестнула волна страха. Но появившееся одновременно со страхом потаенное желание, толкающее ее вперед, также не имело рационального объяснения.

Чувствуя пульсацию крови в ушах, она подошла к первому окну.

Яркий свет освещал спальню, оформленную в насыщенно-красных тонах. Эта комната не пустовала.

Виктория подошла ко второму окну, за которым находилась еще одна спальня, отделанная уже ярко-зелеными тонами. В ней тоже были люди.

Третья комната была в золотистых оттенках, четвертая — в голубых…

За каждым окном Виктория видела мужчин и женщин.

Она видела мир, в котором господствовали Майкл и Габриэль. Мир, в котором любое прикосновение было разрешено. Мир, в котором цена страсти определялась испытываемым удовольствием.

Виктория видела перед собой желание во всей своей обнаженной сути.

Виктория знала, когда Габриэль вошел в коридор. Она почувствовала его через шелк халата и тонкий покров собственной кожи: острое осознание того, что французская мадам сделала с ним и что забрал у него второй мужчина.

Два силуэта отражались в стекле. Темноволосая женщина, которую когда-то учили, что прикосновение безнравственно и достойно осуждения, и сереброволосый мужчина, который доставлял плотские удовольствия, так ни разу и не познав их прелесть.

Женщина и мужчина по другую сторону стекла познавали и удовольствия, и их прелесть.

Они касались друг друга. Женские руки исступленно скользили, исследуя мужскую плоть. Мужские руки нежно скользили, исследуя женскую плоть. Они целовали друг друга. Их губы, нежно лаская, сливались в неуемной жажде поглощения. Они обнимали друг друга. Ее груди прижимались к его груди, его живот касался ее живота, ее бедра приникали к его.

В отличие от нее он был молод и прекрасен.

Они забыли о разнице в возрасте и внешних различиях. Страсть сделала их партнерами. Желание уравняло их.

— Они могут нас видеть? — тихо спросила Виктория.

— Нет, — голос Габриэля был удивительно напряженным. — Они видят зеркало.

В то время как Виктория и Габриэль видели перед собой окно. И по другую его сторону находились те, кем ни Виктория, ни Габриэль не осмеливались быть.

— Почему мы их видим, а они видят только зеркало?

— Зеркало с одной стороны покрыто серебром. — Взгляд Габриэля не отрывался от мужчины и женщины. — Серебро отражает яркий свет, как обычное зеркало, поэтому человек вместо стекла видит собственное отражение, но если с другой стороны зеркала светит такой же яркий свет, оно становится прозрачным.

Виктория ни разу до этого не слышала о прозрачных зеркалах.

— Они могут нас слышать? — тихо спросила она.

— Нет, если мы будем говорить тихо.

Мужчина и женщина отодвинулись друг от друга. Она что-то сказала, он ей ответил.

Виктория видела, как шевелятся их губы, но не слышала, что они говорят. Она могла только наблюдать за ними. И придумывать слова, которые они шептали друг другу.

Слова восхищения женской страстью.

Слова благоговения перед мужским желанием.

Слова, которые Виктория никогда не слышала и не говорила, но хотела бы услышать и сказать до того, как умрет.

Мужчина направился к сделанной из красного дерева прикроватной тумбочке. Его возбужденный член пронзал воздух, а расположенные ниже два одинаковых кожаных мешочка колебались при каждом движении. Он поднял небольшую, но вместительную белую банку.

Виктория видела отдельные части мужского тела на улицах, но ни разу не видела мужчину полностью обнаженным.

Она смотрела на резко очерченные ягодицы, очертания мускулов, тело, покрытое волосами.

Зрелище было завораживающим.

— Они знают, что зеркало не… зеркало? — спросила Виктория.

Ее голос звучал так, будто она задыхалась.

Но она действительно задыхалась.

Письма рассказывали о том, чему она стала свидетельницей этой ночью, но видеть происходящее собственными глазами — куда более впечатляюще, чем читать.

— Мужчина знает, — ответил Габриэль.

Ему не было нужды добавлять, кто в этой паре работает проституткой.

— А женщина?

— Он мог рассказать ей. — С обратной стороны зеркала, накладываясь на изображения мужчины и женщины, отражались серебристые глаза Габриэля. — Она приходила в старый дом один раз в месяц.

В дом, который он сжег.

Но она не хотела думать об огне. Разрушениях.

Смерти.

— К одному и тому же мужчине? — спросила Виктория, чувствуя, как пересохло у нее во рту и пылает ее кожа.

— Да.

— Вы видели их вместе раньше.

— Я видел их время от времени.

Она наблюдала за его отражением.

— Вы наблюдаете за людьми, когда они вступают в сексуальные отношения.

— Дом Габриэля — это бизнес, мадмуазель. В этом бизнесе мужчины и женщины иногда погибают. Это мой долг — позаботиться, чтобы никто не умер в моем доме.

В Габриэле не было тщеславия. Но он все же назвал дом своим именем…

— Почему вы назвали свой дом домом Габриэля?

— Чтобы второй мужчина знал, где меня найти.

Виктория сглотнула.

— А первый мужчина?

— Он мертв.

От руки Габриэля.

Виктория попыталась вложить этот последний кусок головоломки в картину собственной жизни.

— Вы говорили, что шантажируете людей.

Теперь Виктория знала, где он получал информацию.

— Я только отдаю распоряжения определенным людям, мадмуазель, — нейтрально ответил Габриэль.

«Он нанимает людей, подобных нам» , — сказала мадам Рене.

Шантажировал ли Габриэль своих клиентов, чтобы найти работу менее удачливым проституткам?

Движение в комнате привлекло внимание Виктории.

Женщина села на кровать, спиной к зеркалу. Ее темные волосы с просветами седины касались шелковой простыни.

Ее страсть, вызванная прикосновениями молодого мужчины, была физически ощутимой.

Виктория могла узнать в ней свое собственное желание.

На секунду она ощутила упругость матраца, услышала скрип пружин. Почувствовала прохладную нежность шелка.

Невозможно.

— Вы… возбуждаетесь, когда наблюдаете за ними? — поспешно спросила Виктория.

С каждым вдохом и выдохом шелк халата ласкал ее соски. Ей казалось, будто о них трется не ткань, а наждачная бумага. Она чувствовала, как ее кожа, словно перезрелый фрукт, близка к тому, чтобы лопнуть.