Андрей Мельников - Авантюристка

– И это называется мужчины?

Я как раз пил вино и чуть не поперхнулся от неожиданности. У стола, сияя улыбкой, стояла Шарлота. Как она прошла, что мы ее не заметили? Неужели я настолько увлекся разговором с отцом, что утратил все навыки тайного агента? Она умылась, причесалась, переоделась и стала еще ослепительнее.

– Все говорят, что это женщины любят перемывать косточки всем знакомым и незнакомым. А вы, сильный пол, не такие? Стоило оставить вас, как вы занялись обсуждением моей скромной фигуры.

– Все что угодно, но назвать твою фигуру скромной невозможно!

– Лота не злись. Просто увидев тебя, какое-то время говорить о чем-либо еще, просто, не хочется.

– О, надо будет это учесть.

Шарлота села напротив меня и принялась за еду. Разговор свернул в сторону придворных сплетен, я рассказал несколько последних дворцовых анекдотов, найдя в лице отца и Шарлоты очень благодарных слушателей. Но, болтая о пустяках и любуясь своей очаровательной соседкой, я напряженно думал. В свое время меня специально учили, чисто рефлекторно поддерживать светскую беседу, не боясь попасть впросак с, не к месту сказанной, фразой и одновременно, обдумывать совершенно не связанную с беседой информацию. Этим-то я сейчас вплотную и занялся.

Девушка сидевшая напротив сильно занимала меня и не только как женщина. Скорее даже, как женщина, она занимала меня в последнюю очередь. Я чувствовал в ней какой-то подтекст. Некое второе дно. Не знаю чем это было вызвано. Она держалась естественно и кроме неземной красоты ничем не отличалась от обычной молоденькой дворяночки из глубокого захолустья. Хотя нет. Дворяночка из захолустья была бы в большем восторге от блестящего столичного дворянина, и светские байки слушала бы раскрыв рот. Здесь ничего подобного не было. Так, вежливый интерес не более того. И для сельской барышни, даже поучившейся несколько лет в монастыре, у нее был очень широкий кругозор. Я специально скакал с темы на тему, касаясь совершенно разных вопросов, она легко следовала за мной, и, казалось, знала все. Причем у меня сложилось впечатление, что Шарлота знает гораздо больше, чем говорит и стремиться казаться менее образованной, чем есть на самом деле. Просто видимо при отце, с которым они общались уже давно, она не решалась разыгрывать дурочку, а умением провести грань, между тем образом, какой хочешь создать, и своей настоящей сущностью она не владела. Точнее, ее не учили, и у нее не было опыта в таких вещах. А уж в чем в чем, а в таких вопросах со мной мало кто мог сравниться. Без лишней скромности могу сказать, что я лучше всех в секретной службе премьера умел добывать сведения выведыванием. Врожденные способности многократно усиленные учителями, большими мастерами этого дела, и хорошая практика, позволяли мне, беседуя с человеком разговорить и выведать у него все интересующие меня сведения. Причем мой собеседник часто сам не замечал, как пробалтывался. Так вот, с Шарлотой этот трюк не прошел. Причем, насколько я помню, это был, чуть ли не единственный случай в моей практике, когда не подготовленный человек вступил в разговор и не рассказал того, что я хотел. До сих пор был только один способ не раскрыть мне своей тайны – не говорить ничего, вообще не вступать в разговор, молчать, чтобы с тобой не делали. Иногда некоторые умники, с которыми мне приходилось общаться в подвалах тайной службы, пытались рассказать только часть известной им информации. Ерунда, начав говорить, вступив в контакт, они выкладывали все. Так было со всеми, кроме Шарлоты. Несмотря на все мои явные и неявные заходы, о времени между ее побегом из монастыря и появлением в нашем поместье, она не сказала ничего. Иногда переводя разговор в другое русло, а то и прямо заявляя, что сейчас ей не хочется говорить об этом. Ну да ладно. Я собирался побыть в имении еще некоторое время. Она будет жить здесь же, понаблюдаем, проанализируем, сопоставим.

– Ты что это, насел так на девочку? – Выговаривал мне отец, провожая меня в спальню. – Прямо-таки допрос ей учинил, с пристрастием.

– Отец, она, вроде, не обиделась. А я с детства был очень любопытный.

– Это точно. Ты вечно совал свой нос, куда не надо. И работу себе подобрал соответствующую.

– А откуда ты знаешь, чем я занимаюсь?

– А оттуда. Или ты думаешь, нам старикам, голова нужна только для парика и шляпы?

– Да ладно тебе батя. Я всегда знал, что красотою я в мать, а умом точно в тебя.

– Спокойной ночи подхалим. И Лоту не обижай.

– Спокойной ночи. За мою сестренку не переживай, если надо я за нее первый глотку перегрызу.

Обычно я сплю как убитый, засыпаю сразу и просыпаюсь в намеченное время. Но в эту, первую после долгого перерыва, ночь на родной земле мне не спалось. Какие-то муторные обрывки мыслей крутились в голове, так и не собираясь во что-то цельное. Устав ворочаться с боку на бок, в бесполезных попытках заснуть по настоящему, я отбросил скомканные простыни и подошел к окну своей комнаты. Оно выходило на широкое поле, раскинувшиеся между опушкой леса и дорогой. Летняя ночь коротка, и уже светало. Над полем, прямо от дороги и до самого леса лежал туман. Казалось, что дом стоит на берегу белесого озера, а верхушки деревьев недалекого леса были противоположным берегом.

Встав у окна и настежь распахнув створки, я жадно вдыхал свежий предутренний туман, чувствуя как отступает неясный ночной сумбур и в голове проясняется. Вдруг среди гулкой тишины начинающегося утра, какой-то едва уловимый шорох под окном привлек мое внимание. Я высунулся в окно и увидел, словно порождение своих ночных кошмаров, крадущегося вдоль стены огромного лесного кота. Кот поднял голову, и на какое-то мгновенье, его желтые безжалостные глаза встретились с моими. Казалось, сама смерть оценивает свою очередную жертву. Мощное тело напряглось, готовое взвиться к окну. Противная волна страха пробежала по позвоночнику, сердце, словно куда-то провалилось, неприятные струйки холодного пота побежали по телу. И тут где-то в доме хлопнула дверь, и послышались приглушенные голоса. Кот оскалил клыки в неком подобие улыбки, сиганул в сторону, и растворился в тумане.

Я отпрянул от окна и перевел дух. Подняв к глазам руки, убедился, что они мелко дрожат. «Да полно, что это я. Мало ли, что привидится со сна. Ну откуда здесь может быть такой хищник? Это все нервы, надо успокоиться. Просто разговоры с отцом, о появившихся здесь лесных котах, запали мне в душу сильнее, чем я предполагал». Преодолев не свойственную мне нерешительность, которую я даже мысленно не решался называть страхом, я спустился во двор. Первое, что бросилось в глаза, было то, что злобный цепной пес, гроза слуг, бродяг и воров, сидел, забившись в дальний угол будки и жалобно скулил. Мучимый нехорошими предчувствиями я обошел дом и под своим окном увидел то, чего надеялся не увидеть. Четкие отпечатки крупной кошачьей лапы, ясно видимые на влажной от росы земле.