Якоб Вассерман - Свободная любовь. Очарование греха

— На чем вы с ним вчера остановились?

— Он хочет полтораста тысяч, иначе не согласен жениться.

— Полтораста — это много. Фанни-Элиза еще найдет себе мужа. Она хорошенькая.

— Мы должны быть довольны, что нашелся хоть такой. Он, по крайней мере, не спрашивает о прошлом девушки.

— Не говори так, Грегор. Ты терзаешь сердце матери.

Рената пришла в назначенный час к завтраку, но глаза ее смотрели устало. Справа и слева от нее сидели девицы Замасса — Фанни-Элиза, бледная, с темными кругами около глаз, южного типа, с беспокойным выражением лица, и Гретхен — чересчур розовая, вертлявая, необыкновенно любопытная девушка, с чувственным ртом и жеманными манерами. Фанни-Элиза была лживым созданием; она оживлялась только тогда, когда могла кого-нибудь оклеветать. Она часто рассказывала мрачные сны, которых никогда не видела, толковала о книгах, известных ей только по названию, и высокопарными фразами говорила о своей тоске по «великой любви», хотя в настоящее время она ничего больше не хотела, как только выйти замуж за почти глухого Горовица. Она обращалась с Ренатой надменно и иронически, а Гретхен все приставала к новой компаньонке с расспросами о том, как родятся дети, и мучила этим Ренату целыми часами. По вечерам Гретхен читала дешевые книжки, отнимавшие у нее сон; а встречаясь на улице с молодыми людьми, краснела и опускала глаза. У Ренаты была среди прочих вещей превосходная гравюра, изображавшая Адама и Еву, снимок одной картины итальянской школы. Гретхен случайно нашла ее и до тех пор приставала к Ренате, пока та не подарила ей гравюру. После завтрака Гретхен вдруг куда-то исчезла. Госпожа Замасса собралась на прогулку и стала искать дочь. Ее звали в саду, искали в доме и нигде не находили. Проходя мимо беседки, госпожа Замасса увидела, что там что-то белеет, и, подкравшись, увидела Гретхен, которая лежала на земле, опершись локтями, и жадно рассматривала картинку. Фрау Замасса с криком ужаса вырвала у нее гравюру, вернулась в столовую и начала допрос.

— Откуда у тебя эта неприличная картинка, Маргарита? — спросила фрау Замасса, бледная от гнева. Когда она сердилась, то называла Гретхен Маргаритою.

— Мне дала ее фрейлейн Фукс.

— Что ты скажешь на это, Грегор?

Господин Замасса удрученно покачал головой, но глаза его были с нежностью устремлены на пышное тело Евы.

— Это неприличная картинка, фрейлейн Фукс, — сказала фрау Замасса, — это безнравственная картинка!

Глаза всего семейства устремились на Ренату; Фанни-Элиза смотрела на нее со злорадством.

— Извините, это произведение искусства, — вполголоса сказала Рената и замолкла под строгими взорами присутствующих. Гретхен начала всхлипывать, мать успокаивающе погладила ее по щекам; Фанни-Элиза разорвала гравюру со словами:

— Произведение искусства или нет, но все то, что голо, — непристойно.

— Пожалуйста, Фанни-Элиза, не произноси этого неприличного слова, — заметила мать, — нельзя говорить «голый», а надо сказать «неодетый». И если искусство допускает что-либо подобное, то, значит, и самое искусство безнравственно и пагубно для образованного человека.

Несколько часов спустя Фанни-Элиза сидела с Ренатой на скамейке в саду. Рената читала ей вслух плохой французский роман. Вдруг Фанни-Элиза прервала чтение и, откинув назад голову, меланхолически произнесла:

— И в такой жалкой среде я вынуждена существовать! Фрейлейн Рената, я знаю, что вы мне сочувствуете, будем друзьями! Я буду вас защищать.

Она схватила руку Ренаты и элегическим тоном начала пространно описывать ей, каков должен быть человек, с которым она соединит свою жизнь.

Вечером состоялась помолвка Фанни-Элизы с Го-ровицем. Ренате прислали ужин в ее комнату. В половине десятого все уже разошлись спать. Когда Рената хотела зажечь газ, то заметила, что предусмотрительная хозяйка отвинтила рожок. Ни лампы, ни свечи у нее не было, и она должна была сидеть в потемках. Она открыла окно и вдыхала теплый летний воздух. Кричали кузнечики, квакали лягушки; черная линия невысоких гор мягко вырисовывалась на слабо освещенном небе.

Кто-то близко подошел к ее коленям, так что платье зашуршало. Это был верный Ангелус. Из-за него Ренате пришлось выдержать в первое время немалую борьбу, так как, по мнению госпожи Замасса, компаньонке вовсе не подобало иметь собаку. И теперь Ангелуса притесняли, и он должен был большую часть дня сидеть в комнате. Но он принимал свою участь спокойно и с достоинством. Пес подошел к своей госпоже, будто прося ее, наконец лечь спать. Рената взяла его обеими руками за голову и прошептала: «Славный мой пес, что-то будет дальше с нами обоими!»

Она прижалась щекой к голове Ангелуса; умные карие глаза собаки благодарно и преданно блестели в темноте.

Был необыкновенно жаркий вечер. Рената гуляла с двумя девицами по берегу реки. Гретхен предложила идти купаться. Рената колебалась, говоря, что скоро совсем стемнеет, но девушка, горячо обнимая и целуя ее, продолжала настаивать. Ренату пугала чувственность этого молодого существа.

— На реке так страшно вечером, — сказала она.

— Но ведь сегодня мы свободны, фрейлейн Рената! Старики возвратятся только с ночным поездом. Ну пожалуйста, пойдемте купаться!

Фанни-Элиза спустилась с холма, где рвала цветы. Ей тоже понравилась затея Гретхен. Рената хотела вернуться домой и взять купальные костюмы. Но Гретхен и слышать не хотела.

— Пока мы будем ходить туда и назад, станет совсем темно. Мы будем купаться без костюмов! — возбужденно кричала она. — И вы посмотрите, такое ли у меня красивое тело, как у Евы на вашей картинке, фрейлейн Рената. В купальне нас никто не увидит. Фанни-Элиза, представь, мы будем купаться ночью и без костюмов! О, как душно!

Это было действительно нечто новое, непривычное, и Фанни-Элиза согласилась. Рената молча последовала за ними. Фанни-Элиза рассказывала своим вибрирующим голосом, как однажды цыганка предсказала ей, что она утонет, купаясь в море. Конечно, это была ложь.

Кругом не было ни души. Только вдали по дороге шел крестьянин с лохматой собакой, силуэт которой напоминал какое-то сказочное чудовище.

Гретхен разделась с лихорадочной поспешностью и вскоре стояла голая на теплом песке. Фанни-Элиза раздевалась медленно. С тем же мечтательным видом могла она намазывать маслом хлеб. Гретхен, улыбаясь, раскачивалась и разводила руками, точно танцовщица. Фанни-Элиза, раздевшись, легла на траву. У нее было более красивое тело, но фигура Гретхен обладала прелестью чего-то незаконченного и детской плавностью линий.