Тиамат - Врата Славы. История Ашурран-воительницы

Ашурран отвели в дом к Марцеллу, из предосторожности оставив в кандалах. Ночью пожаловал к ней сам Марцелл, уверенный, что со скованными руками и ногами она не опасна. Ашурран подпустила его поближе, улыбаясь притворно–стыдливо, а потом накинула цепь на шею и принялась душить. Только вбежавшие слуги спасли хозяина от жестокой смерти. Разъярившись, приказал он бить Ашурран плетьми, и трое рослых слуг потащили ее во двор, но она с легкостью их раскидала, сломав кому руку, кому ногу, кому ребро.

Разъярившись еще больше, Марцелл приказал отправить ее к гладиаторам и выставить на арену, желая тем самым ее устрашить. Бывало, что и самые стойкие бойцы перед лицом смерти на ристалище теряли мужество.

Перед первым своим боем Ашурран облачилась в черный доспех, взяла две кривых сабли, от щита же отказалась. Заплела она волосы в одну косу и привесила на конец ее острое лезвие. Было это исконным оружием аррианок, и владели они им мастерски: внезапно хлестнув врага по лицу, ослепляли его и наносили другие тяжелые раны. Вышла на ристалище Ашурран и во всех поединках победила. Словно черная молния, металась она по арене, нанося удар за ударом и снова отскакивая, за что народ тут же прозвал ее Сколопендрой.

Сам Марцелл, глядя на это, устрашился. Понял он, что нелегко будет ему добиться желаемого от такой грозной воительницы. Однако своих попыток не оставил. Решил он теперь попробовать добром. Пришел к решетке, за которой держали Ашурран отдельно от остальных бойцов, и стал уговаривать. Сулил он ей роскошное жилище, лучшие блюда и вина, а буде она сама захочет драться на арене, то первоклассное оружие, броню и противников по выбору.

Ашурран рассмеялась ему в лицо.

—Аррианки делят ложе только с теми, кто красив, или храбр, или то и другое вместе, а уж к тебе–то слова эти никак не относятся, жирная свинья. Убирайся подобру–поздорову, пока я тебе глаз не вышибла.

И с этими словами прянула вперед с быстротой, превышающей человеческое разумение, и хлестнула цепью по решетке, и еле хозяин уберег глаза, успев отпрыгнуть.

Стал ей грозить Марцелл ужасными карами, потрясая кулаками.

—Если убьешь меня, потеряешь свои деньги, — спокойно сказала она. — А если позовешь слуг, чтобы сковать меня по рукам и ногам, то парочке я успею переломить хребет, да и тебе самому не поздоровится. Или ты не слыхал, что аррианки обладают даром лишать мужчину мужской силы, так же как и пробуждать ее? Кто коснется меня против воли, станет евнухом. Таково мое слово.

Испугался хозяин и решил повременить со своей похотью. Надеялся он, что Ашурран со временем одумается и уступит его домогательствам. Пока же держал он ее отдельно от остальных, не допуская к ней мужчин, из ревности, да еще потому, что нельзя было бы в случае беременности выставлять ее на арену, и король мог из жалости к ее положению даровать ей свободу.

Шло время, а Ашурран не выказывала никаких признаков недовольства своей жизнью. Исправно дралась она на арене, и народ приветствовал ее радостно. Однако не завоевала она народной любви, потому что не стремилась превратить поединок в зрелище и, бывало, заканчивала его одним ударом. К тому же не могли ланкмарцы превозмочь извечной своей ненависти к Арриану и его обитателям.

Иногда Марцелл приходил к камере Ашурран и пытался ее увещевать, но она прогоняла его насмешками или грубыми словами, а временами и вовсе головы не поворачивала в его сторону. Черная злость кипела в груди Марцелла, и выставлял он Ашурран против самых сильных противников, иногда до десятка в день. Тяжело ей приходилось, и не раз обагряла она кровью песок арены, но сила духа никогда ей не изменяла.

Как–то раз представился ей случай отомстить Марцеллу за свое унижение. Было это так.

Лелея свою похоть, измыслил Марцелл новый способ овладеть Ашурран. Пришел он к своей жене Аврелии, хозяйке над кладовыми и кухнями, и велел ей приготовить дурманящее питье, какое использовали при лечении ран, чтобы избавить пациента от боли. Погружало оно человека в долгий и глубокий сон. Аврелия, конечно же, догадалась, что питье понадобилось не для раненого гладиатора. Не по чести было ей терпеть блудливость мужа, и часто ей удавалось смягчать его дурной нрав и удерживать от бесчестных поступков.

Аврелия распорядилась сварить питье, но будто бы случайно подлила его собственному мужу. Когда он захрапел, Аврелия отправилась к камере Ашурран, рассказала, что задумал Марцелл, и оставила ей кувшин с водой.

—Не пей ничего, кроме того, что я налью тебе своей рукой, — сказала она.

—Это ж за какие заслуги боги наградили Марцелла такой красивой и рассудительной женой? — сказала Ашурран вкрадчиво и взяла хозяйку за руку, глядя ей прямо в глаза.

Хозяйка смутилась, ибо не привыкла она, чтобы таким взглядом смотрели на нее женщины. Ашурран сжала ей руку и прикоснулась к ней губами, будто в романе рыцарском, чем повергла хозяйку в еще большее смущение.

Думая об аррианке, стала она испытывать смутное волнение, и странная сила влекла еще раз ее увидеть. Отговаривалась перед собой Аврелия, что это не более чем женское участие. С того времени каждый вечер проводила она с Ашурран, под предлогом лечения загноившейся раны. И Марцелл скрипел зубами, видя, что осуществление его желаний никак невозможно. Однажды выбрал он время, когда жена была занята, и с льстивой улыбкой поднес Ашурран вина, будто бы поздравляя с победой на ристалище.

Ашурран выплеснула вино ему в лицо.

—Ты, никак, вздумал меня отравить, шелудивый пес? Видно, мертвые женщины тебе больше по вкусу, чем живые, и то верно, что не надо их улещивать и одаривать.

Покраснев от стыда, Марцелл заспешил прочь. Несколько капель дурмана попало ему на губы, в голове у него помутилось, оступился он на лестнице и набил преогромную шишку, а гладиаторы над ним потешались.

Между тем Ашурран неустанно плела сеть обольщения вокруг жены хозяина, подкрадываясь все ближе к ее сердцу, будто рысь, подстерегающая трепетную лань. Вот уже обнимает ее Ашурран за талию, а вот уже в алые уста целует, отговариваясь нежной женской дружбой. От ее прикосновений трепетала Аврелия так, как ни перед одним мужчиной ей не случалось. Выдали ее в юном возрасте за Марцелла, и не довелось ей до сих пор вкусить настоящего наслаждения от супружеских объятий. Догадаться нетрудно, что Ашурран добилась своего. Сплелись они с Аврелией в страстных объятиях, даря друг другу жаркие поцелуи и ласки, и приходилось хозяйке зажимать себе рот рукой, чтобы весь дом не перебудить стонами удовольствия. Встречались они по ночам, и Аврелия расцвела, как любая женщина, познавшая любовь.

Вот так праведная жена, желая удержать мужа от блуда, сама предалась блуду. Марцелл же ничего не подозревал. Однако шила в мешке не утаишь, и скоро тайна выплыла наружу. Сначала служанки пересмеивались за спиной у хозяина, потом слуги перешептывались, потом гладиаторы насмешничали, намекая Марцеллу на его позор. Наконец и сам он заметил, что жена его по ночам исчезает куда–то. Думал он вначале, что блудит она с кем–то из гладиаторов. Вознамерился выследить ее, и что же? Застал Аврелию в объятиях Ашурран, которой тщетно сам добивался. Потрясение его невозможно описать словами. Стал он топать ногами, брызгать слюной и рвать на себе волосы, Аврелия же сказала ему так, не скрывая насмешки: