Донасьен Альфонс Франсуа де Сад - Маркиза де Ганж, или Несчастная судьба добродетели

Стояла ранняя осень... романтическое время года, гораздо более живописное, чем весна, ибо именно осенью природа живет для себя самой. Осень — это кокетка, которая хочет нравиться тем, кто по нраву ей самой, и не намерена прилагать усилия, чтобы понравиться нам; но осень — этб еще и мать, которая, прощаясь со своими детьми, наделяет их своими самыми драгоценными дарами. Сколь скорбно нам смотреть, как она с трогательным трепетом расстается со своей красой, как после очередного дара становится еще более безобразной и как, нисколько об этом не жалея, неустанно предупреждает нас о необходимости наполнять наши корзины и хранилища ее дарами. Каждый час она расточает нам все новые и новые свои щедроты, не оставляя себе ничего, даже увядших листьев, которые частым дождем падают на землю, напоминая об ожидающей нас участи. Подобно тому как на смену ландышам и розам приходят ноготки и полевые маки, нам на смену придут иные люди... В осени все прекрасно и все напоминает нашу жизнь; а потому, какие бы

знаки ни посылало нам сие время года, все они могут послужить нам уроком.

Вокруг замка был разбит обширный парк. Длинные аллеи, обсаженные липами, тутовником, кизильником и падубом, делили пространство его, общей площадью в двести арпанов, на четыре части; в парке этом, успевшем за долгие годы своего существования превратиться в настоящий лес, к великому удовольствию охотников, водилось множество дичи. Одна из частей этого парка, где в расположении зарослей и куртин явно просматривалась рука садовника, была предназначена для прогулок. Там же искусными садовниками был сооружен зеленый лабиринт; тому, кто впервые попадал в него, поначалу казалось, что выбраться из него совершенно невозможно. Весной стены лабиринта, образованные плотными зарослями сирени, боярышника, жимолости и вьющихся роз, наполнялись мелодичными трелями и нежными песенками птиц, селившихся среди густых ветвей кустарников, а вокруг источавших аромат цветов с жужжанием бороздили воздух легкокрылые насекомые. И каждый, кто в задумчивости забредал в этот зеленый уголок, невольно отдавался во власть религиозной мечтательности и, восторгаясь вечным чудом творения, достойного своего Творца, находил все новые и новые причины для своей веры во Всевышнего.

А взорам тех, кто, миновав множество поворотов и выбравшись из множества тупичков, добирался до центра лабиринта, открывался великолепный саркофаг из черного мрамора.

— Здесь наше последнее пристанище, — сказал Альфонс Эфразии. — Здесь, добрая и милая

моя подруга, мы упокоимся навеки, заключив друг друга в объятия, и века, что будут пролетать над нашими головами, не сумеют разлучить нас... Неужели эта мысль печалит тебя, Эфразия?

— О нет, нет, дорогой Альфонс, напротив, она говорит о том, что союз наш вечен и, пройдя вместе тернистую дорогу жизни, мы вместе ступим на тропу, ведущую в царство Господа. Но вдруг небу не будет угодно послать нам утешение и замысел наш не осуществится?.. О друг мой, кто может поручиться, что понял Его волю?.. Судьбы человеческие похожи на облетевшие листья, увлекаемые ветром... И как знать, не может ли та разрушительная сила, что рано или поздно прервет наш земной путь, нарушить наши планы оставаться вместе не только в жизни, но и в смерти? Ведь мы вознамерились соединиться, не спросив ее мнения!

И оба супруга принялись осматривать мавзолей.

Каменное сооружение отличалось простотой и особым, свойственным только простоте величием. Внутри на небольшом гранитном обелиске, венчавшем изголовье смертного ложа, бронзовыми буквами было начертано: «Вечный покой», а рядом фигура Смерти приоткрывала каменную шкатулку, где должны были храниться символы любви и уз Гименея; на крышке шкатулки можно было прочесть: «Вечность, ты будешь вечно, и я принимаю тебя в Боге».

Кипарисы и плакучие ивы отбрасывали на мавзолей причудливые тени, придавая строению еще более торжественный облик. Шелест гибких ветвей, склонившихся над черным мрамором, вполне мог сравниться с тихим плачем тех, кто когда-нибудь придет к этой могиле.

Продолжая прогулку по лабиринту, вы вскоре обнаруживали, что тропинка, которая, по-вашему, должна была вывести вас на волю, незаметно перешла в другую дорожку и в результате вы возвратились обратно к гробнице... Блуждания по лабиринту являются своего рода отражением плачевного нашего существования, они свидетельствуют о том, что отмеренный нам срок еще не истек, и в урочный час злоба человеческая отступит перед справедливостью Господа и Он вырвет нас из когтей людской ненависти!

На коре окружавших мавзолей деревьев вырезаны были несколько изречений. «Разными путями движемся мы к нашему последнему пристанищу», — гласило одно их них; «Природа с легкостью сводит нас в могилу; но только Богу дана власть в урочный час извлечь нас оттуда»,— было написано на другом дереве.

— О друг мой, — воскликнула Эфразия,— сколь верны эти изречения! Какая возвышенная душа продиктовала их!

— В этой душе царишь ты, Эфразия, в ней запечатлен твой образ, а потому там могут рождаться только возвышенные помыслы.

— Милый супруг, — произнесла маркиза, ступив наконец на тропинку, ведущую к выходу из лабиринта, — воистину, мне затруднительно описать тебе охватившие меня чувства, скажу только, что парк этот, более похожий на лес с прорубленными в нем просеками, пугает меня. В нем есть красивые аллеи, по которым можно гулять, наслаждаясь полнейшим одиночеством. Но отсутствие привычных глазу классических мраморных скульптур свидетельствует о том, что искусные мастера не рискнули изделиями рук своих нару-

шить гармонию природы, пребывающей в брожении даже в сумрачное, осеннее время года. Когда растения увядают, а солнце, собираясь надолго спрятаться от глаз людских, перестает одаривать нас теплом и накидывает на себя покрывало из облаков, лес приобретает еще более мрачные и величественные краски... Разыгравшееся воображение порождает религиозный трепет, и человек, пребывающий в лоне всемогущего Творца, начинает понимать, что счастье на земле — увы! — невозможно...

Как мы уже говорили, в замок прибыли окрестные дворяне и знатные горожане из Ганжа, дабы воздать почести молодым сеньорам.

Маркиза, прежде снискавшая восторги двора, теперь без труда завоевала восхищение провинциалов. Ее красота, изящество, простота в обхождении, а главное, бесценный и редкостный дар искусства общения с людьми, благодаря которому она каждому успевала сказать нечто чрезвычайно для него приятное, польстить его самолюбию, не могли не изумлять общество, собравшееся в замке.

Истинный талант светского человека заключается в способности увидеть и подчеркнуть дарование другого; но таковой приобретается только посредством принесения в жертву собственной гордыни, и мало кто из светских людей готов проявить силу и выдержку приобрести сей талант.