Вадим Шакун - Пятьдесят девственниц

— Началось! — открыл шторки фонаря Крикун, а я, хотя и чуть не выронил от неожиданности факел, но все же поднес его к пылающему фитилю и дав разгореться начал поспешно тыкать в пропитанную горючей смесью паклю, которой были заткнуты горшки. Освещенные быстро полыхнувшим красноватым пламенем, мы стали завидной мишенью для любого лучника и, поспешно отскочив назад, я крикнул:

— Бей!

Вместе с нами приставленный к машине дюжий пират взмахнул молотом, одним ударом выбил клин. Раздался щелчок, катапульта подпрыгнула от удара ковша о перекладину и снаряды, большая часть которых благополучно разгорелась, помчались в сторону деревянных построек на берегу.

— Навались! Тяни! — зашумели окружающие помогая нам вновь отвести лапу с ковшом в нижнее положение. — Клин давай, давай клин, в зад твою матушку!

Мы успели сделать еще пару выстрелов, когда над головами у нас засвистели стрелы и большая часть команды, похватав луки и арбалеты, рассеялась вдоль борта. А тут подоспел отряд с одного из бастионов и началась отчаянная рубка, давшая нам с Крикуном выстрелить еще раз.

Меж тем и к стражникам подошло подкрепление, и явились остатки второго отряда, так что силы противоборствующих сторон были почти одинаковы. Строения на берегу никто не думал тушить и они пылали во всю, когда в бухту вошли остальные наши корабли и тоже стали метать огненные снаряды. А из глубины острова подошел еще один немалый отряд в помощь страже и нашим товарищам на берегу стало несладко.

Но тут с адскими воплями вырвалась откуда-то из тьмы бесчисленная толпа злодеев, обреченных, ежели б не мы, пожизненно пребывать в своей каторжной доле. Размахивая обрывками цепей, коими совсем недавно еще были скованы, они с таким остервенением набросились на охрану, что та в поспешности начала отступать.

Капитан Свирепая Акула, возглавивший этот отряд, не стал преследовать врага, а тут же, вместе со вновь обретенным братом и Быстрыми Глазками поднялся на борт. Вслед за ним устремились бывшие узники, набившись на наше судно в таком количестве, что мы побоялись, что оно сейчас перевернется и поспешили поднять паруса.

Те, кто не успел погрузиться бросились вдоль берега искать лодки или шлюпки, некоторые кидались в воду с целью доплыть до наших кораблей и немалая получилась пожива акулам. А все-таки, как мы посчитали на следующий день, распределяя спасенных по кораблям, всего мы вывезли с каторги в ту ночь триста двадцать одного узника.

Это был самый большой побег за всю историю Королевской каторги на Сапфировых островах и устроившая его ватага капитана Свирепая Акула по праву прославилась среди всех морских разбойников Внутреннего моря.

Получив такое количество отчаянных бойцов, большей части которых нечего было терять и не стоило надеяться на милость правосудия, мы, естественно, преуспели в разбое и скоро у нашей ватаги было целых шесть кораблей. Тут-то и сдержал капитан Свирепая Акула данное моей рыжеволосой спутнице слово и отблагодарил ее тем, что поставил капитаном одного из захваченных судов.

Корабль ей достался небольшой и прозывался «Морская Кобылка», имел две мачты, а вооружен был катапультой, закрепленной как раз между ними в сторону левого борта. Экипаж составили, в основном, бывшие каторжники, да немногие бывалые пираты.

Для меня стало весьма удивительно то, с какой легкостью Свирепая Акула препоручил судно юной девице, не имеющей, к тому же, никакого мореходного опыта, но очень скоро я понял, что капитан у пиратов является более вожаком в бою, чем мореходом, а с этой ролью Быстрые Глазки справлялась получше иных мужчин.

Наша команда после недолгих обсуждений выбрала себе человека ответственного за дележку еды и воды — тоже одна из весьма уважаемых у вольных мореплавателей должностей. К нашей радости им стал Кривой, тот самый пожилой, одноглазый и хромой пират, что в молодости был плутом.

Меж тем, грамотных людей среди команды оказалось немного, кораблю же, кроме капитана, потребен шкипер и вот, Быстрые Глазки обратилась ко мне.

— Мой верный товарищ Бес В Ребро, — сказала она. — Ты как-то хвалился мне, что знаком с прибором, каким мореходы определяют положение корабля по светилу и говорил, что пользоваться им нет ничего проще.

— Конечно говорил, — не ведая, куда она клонит, я не стал отказываться от своих слов. — Я достаточно читал об этом в одной умной книге, посвященной науке о звездах и хоть сейчас могу сделать любые вычисления.

— Ты так же хорошо разбираешься в картах, кому и быть шкипером, как не тебе, — просияла спутница. — Не так ли?

Я робко возразил ей, что мореходство — наука тонкая и мне куда проще пребывать при метательных машинах, нежели знать, что моя ошибка в вычислениях может обречь всех нас на погибель. Быстрые Глазки же на это только рассмеялась.

— Послушай, Бес, — успокоила она. — Мы ведь плывем целой флотилией. Наше дело держаться вблизи своих кораблей, а не совершать путешествия самим, где от тебя потребовалось бы все твое умение. В парусах же и поворотах наши боцманы понимают лучше тебя, так что тут твое вмешательство не потребно.

Я вынужден был с ней согласиться. К тому же, хотя ни в кормежке, ни в безопасности своей я от новой должности не выигрывал, а все же шкиперу, как и капитану, и, выбранному командой, делильщику провианта, положена была отдельная каюта. А я до невозможности устал ютиться в тесном кубрике.

Команда выбрала меня шкипером тем охотнее, что на должность никто не претендовал. Для безграмотных этих людей сама возможность определять положение судна по светилу казалась неким священнодействием и, узнав, что я таковым умением располагаю, они испытали сильнейшее ко мне уважение. Насчет каюты получилось же следующее: коль скоро, на «Морской Кобылке» их было всего две — судно было небольшое — одну из них Глазки отдала Кривому, в другой же предложила поселиться нам троим, то есть ей, мне и Трине.

Братца своего она предпочла оставить среди остальных, дабы никто не сказал, что она его балует, маленькой же девочке, по ее мнению, в кубрике было не место. Команда порешила, что где и быть девчушке, как не с папашей — то есть со мной — я же со своей стороны дал себе слово ни в коем случае не нарушать клятвы, ибо, если первый раз, когда я поклялся милостью Богов и соблазнился прелестями Трины, мы попали к пиратам, то последний-то раз я поклялся еще и виселицей. Поэтому, выяснив, что кроватей в каюте всего две, я охотно согласился, чтобы мои спутницы спали вместе на одной из них, а мне досталась другая.

Мой милый дружок Трина тоже была в восторге от полученных нами удобств и радовалась тому, что я теперь стал такой важной на корабле персоной. То же, что Быстрые Глазки стала капитаном, воспринималось ею как нечто само собой разумеющееся.