Вадим Шакун - Пятьдесят девственниц

— Не бойся, они уже поделили, — охотно сообщила Денра. — Корона должна тебя колесовать, а церковь живьем сварить в кипящем масле. Решено, что королевские палачи именем короля закрепят тебя на колесе, а конечности твои опустят в кипящее масло из уважения к церкви.

— Теперь мне бояться уже нечего, — согласился я.

С остатками сбережений своих добрались мы до первого же встретившегося нам города. Был он не мал, население состояло в основном из мещан да представителей торгового сословия, но, несмотря на размеры свои и кажущуюся близость к столице являлся — дыра дырой — провинциальным захолустьем. Хоть все ж таки имел три таверны, пяток кабаков, два храма и один собор. Назывался при этом сей град Свинное Копыто.

— Вот что, Бес, — понизив голос сказала Глазки, когда я и спутники мои остались в снятой за пару медяков комнате самой недорогой таверны. — Пора браться за дело. Коль скоро, нас не прокормит магия, пусть выручает плутовство.

— Грехов по этой части за мной накопилось не мало. Я и лгун, и клятвопреступник, и фальшивомонетчик, и насильник, и кровосмеситель, и святотатец, и многоженец. Однако же, став учеником магической гильдии, я поклялся все время находиться на пути умеренности, добродетели и благомыслия, — возразил я. — Не лучше ли мне опять оборотиться старцем Светочем?

— На благомыслии здесь много не заработаешь, — отрезала моя рыжеволосая сообщница, — хотя без внешнего его проявления никак не обойдешься. Остался, однако же, у нас предмет, который мы могли бы попытаться недешево продать. Но для этого нужно чтоб нас принимали не как бездомных бродяг.

И вот, засев на всю ночь мы стали писать рекомендательные письма из коих следовало, что я — господин Фонарщик — изрядно известен своим преподаванием и обучал грамотности тех-то и тех-то, причем были среди этих моих вымышленных учеников и обладатели весьма знатных титулов. Попутно же выписали мне и приглашение в столичную академию, где я, якобы, должен был преподавать то же самое.

Ловкая на руку Глазки помогла мне снабдить эти пергаменты фальшивыми печатями, которые я сам изобрел, разбудив же на следующее утро, отправила выполнять задуманный ею план.

Сперва, узнав у тавернщика адреса тех, кто в этом городе занимается преподаванием, я направил свои стопы к ним, объясняя, что я, де, задержался несколько на пути в своем к столице, ибо ждут меня там только в середине лета, покуда же суть да дело, могу помочь в преподавании.

Встретили меня коллеги неласково, поскольку конкуренция в преподавательском деле сильна, как и в любом другом. С кулаками — однако же — не бросались, так как не сочли меня похожим на глупца способного променять пребывание в столичной академии на заштатное провинциальное преподавательство.

По всеобщему заверению местных столпов грамотности, учеников насчитывалось в городке Свинное Копыто немного и все они — настоящие и будущие — давно уже были поделены между моими коллегами.

Оказалась, однако, одна семья, где никто из них преподавать не желал не за какие деньги, ибо глава той семьи нравов был строгих, да еще и каждый медяк считал, дети же его, кои подлежали обучению, прилежанием, склонностью к наукам и кротостью нравов не отличались.

Я считал, что начало положено — вот, есть уже в городе люди, которым я себя зарекомендовал. Глазки же решила, что этого мало, потому пришлось мне продолжить свой путь и отправиться в вышеозначенную семью.

Двери мне открыла миловидная служанка лет двадцати и была она девственницей, как помог мне разобраться в том дар Инкуба. На мой вопрос, дома ли хозяин, она ответствовала, что господин Дроз, с супругой и детьми, находятся сейчас в загородных своих владениях и ожидаются со дня на день.

То же повторилось и на следующий день, и на после следующий. Потом был день воскресный и я никуда не ходил. В понедельник та же девица ответила мне, что господин Дроз дома и отвела меня к нему.

Фальшивые ли рекомендательные письма произвели на того эффект, либо отказ заниматься его чадами остальных корифеев науки, но предписано мне было начать сегодня же с условием выплаты в конце каждой недели занятий по одному серебряку.

Решив, что в нашем бедственном положении, это — лучше, чем ничего я согласился, после чего меня сопроводили к моим будущим ученицам, коими оказались две особы пятнадцати и тринадцати лет от роду. Девицы — употреблю это слово, хотя, старшая из них таковой уже не являлась — встретили меня весьма кротко, покуда их родитель представлял меня, когда же он вышел и я попытался преподавать, начался сущий ад.

Нет такой обидной остроты, которой бы не отпустили в мой адрес злонравные юные особы… Ах, нет, описать эти два часа унижения я совершенно не в силах! При всем при том, они вели себя как совершенно бестолковые дуры и делали вид, что абсолютно не в состоянии понять самых элементарных вещей.

Не знаю, как я не убил их обеих на месте или, по крайности, не надавал оплеух. Видно утешало меня то, что я, как никак, выполнил задание моей рыжеволосой сообщницы и смог хоть как-то пристроиться в семью одного из не самых последних горожан.

— И как вы оцениваете своих учениц? — поинтересовался любящий родитель, появившись в нашей комнате к концу занятий. Те же при нем стали вновь кротки, как ангелицы.

— Это я скажу вам только через два дня, сударь, — холодно ответил я, внутренне сгорая от жажды мести. И более всего радовало меня в тот миг, что планам Глазок месть эта противоречить не будет. — К примеру, вашу служанку я вижу сегодня четвертый день и весьма радуюсь за ваш дом. Ведь у вас юные дочери, что сталось бы с ними, будь ваша служанка менее целомудренна? В точности же зная, что она, до сих пор не потеряла своей девичьей чести, я искренне рад ее добродетели.

— Но, господин Фонарщик, откуда вы можете знать это в точности? — изумился господин Дроз. На лицах же его дочерей возникла самая живая заинтересованность.

— Знайте же, добрый господин Дроз, — старательно подражая благоговению рыцаря Гжеда, демонстрировавшего мне недавно хрустальный фиал с моим собственным посланием, извлек я из под одежды дварфский медальон в виде молота и наковальни, — что все дело в этом предмете. Поносив его на шее хотя бы пол года, всегда можно знать, кто из встреченных тобою особ женского пола сохранил свою честь, а кто — нет. Праведная в вере благородная дама, баронесса Клубень, у которой я служил чтецом угодных Богам писаний, получила его в свое время от святого отшельника именем не то Светочь, не то Светень. Отшельник этот не питался ни чем, кроме хлеба и воды, а знаете каково пить ледяную воду зимой? Кстати, если у вас найдется, чем промочить горло, я буду весьма признателен.