Сол Стейн - Другие люди

По его спокойствию можно подумать, что такое он проделывал сотню раз. Может, это его обычное занятие. Я покорно сажусь за стол. Думаю о том, что в бюро с четырьмя ящиками, где я держу истории болезни, есть замок, которым я никогда не пользовался. Зачем нужен замок, на который ничего не запирают? Впрочем, велика ли разница? Разве эти люди не умеют открывать замки, от которых у них нет ключей? Выгода от замков только тому, кто их изготавливает. Сколько денег у меня в бумажнике? Пятьдесят долларов есть наверняка.

Во рту у меня сухо, горло першит, но я нахожу в себе силы вновь заговорить с мужчиной.

— Это истории болезни. Они нужны только мне и моим пациентам. Никто другой не сможет ими воспользоваться.

— Заткнись! — рявкает он.

— Я дам вам пятьдесят долларов, если вы оставите папки там, где они лежат.

Он громко смеется, этот фашист. И, выдвинув нижний ящик, находит нужную ему папку. В конце алфавита. Интуиция подсказывает мне, что это папка Франсины Уидмер.

Я достаю из бумажника пять десятидолларовых купюр и кладу их на стол.

— Благодарю, — он сгребает купюры.

— А теперь, пожалуйста, уходите.

— Как скажете, — он оставляет папки, кроме одной, на бюро, берет пистолет, прячет его в карман. Направляется к двери, унося с собой папку, за которой приходил. Я не смогу найти его. Я не знаю, кто он такой.

— Вы взяли пятьдесят долларов. Вы должны оставить папку.

Он смотрит на меня, как на психа.

— Мы же договорились.

— Молчи, падло.

Должен признать, что я уже заметил лежащие на столе дротики, но старался не вспоминать о них. Его решение нарушить достигнутое, как мне казалось, между нами соглашение, оскорбительные слова, вывели меня из себя. Этот мужчина стал для меня сосредоточением всех несправедливостей, что довелось мне испытать в жизни, поэтому я схватил дротик и метнул в него, тут же подумав, что сейчас он выхватит пистолет и застрелит меня. Но вместо выстрела раздается дикий крик, мужчину бросает назад, на дверной косяк, и он медленно сползает на пол, дергая за дротик, крича, кровь льется по его лицу, и я вижу, что дротик угодил ему в правый глаз, ушел в него по самое оперение. Он пытается выдернуть дротик, но лишь причиняет себе еще большую боль. Я хватаю телефон и набираю номер «911». Слава богу, на другом конце провода тут же снимают трубку. Полицейский говорит с испанским акцентом, и я объясняю ему, что застал в своей квартире грабителя с пистолетом и ранил его. Он спрашивает у меня адрес, номер квартиры, я кладу трубку, мои руки дрожат, сердце стучит как паровой молот, я не могу пройти мимо сидящего на полу, извивающегося от боли мужчины, что он делает?

Тут до меня доходит, что он пытается достать пистолет. Папка отброшена, листы высыпались из нее, перепачканы кровью. Неужели он выстрелит в меня?

— Сука! — кричит он. Я прячусь за стол, гремит выстрел, пуля вгрызается в стену за моей спиной. Уползать ли мне подальше или стол — моя лучшая защита? Боже, боже, что я наделал? Меня так и тянет посмотреть на него, я высовываюсь из-за стола и вижу, как его рвет, блевотина покрывает руку с пистолетом, папку, листы бумаги, ковер, спортивный костюм, а из правого глаза этого человека торчит оперение брошенного мною дротика.

Каждая минута тянется словно час, наконец я слышу, как поднимается кабина лифта, торопливые шаги, распахивается дверь в квартиру, в прихожую влетают двое полицейских с пистолетами наизготовку, видят заблеванного мужчину, привалившегося к дверному косяку, я встаю, чтобы увидеть направленное на меня дуло пистолета одного из полицейских, качаю головой и указываю на бедолагу. Он выхватывает пистолет из руки раненого. Тот не сопротивляется.

— Господи! — восклицает полицейский, увидев торчащий из глазницы дротик.

На губах сидящего мужчины появляются пузыри розовой пены.

— Вы бросили дротик?

Я киваю.

Полицейский во что-то заворачивает пистолет. В носовой платок? Другой говорит мне о том, что все, сказанное мною, может быть использовано в суде против меня, я имею право молчать, я арестован.

— Я доктор Кох, — представляюсь я. — Это моя квартира. Этот мужчина — вор. Когда я пришел, он рылся в моем бюро. Он угрожал мне пистолетом, — я замолкаю. Действительно ли он угрожал мне? Полной уверенности у меня нет. — Дротик — единственное оружие, которое было в моем распоряжении. Я защищался.

— Извините, доктор, — полицейский смотрит на кровь, блевотину, изгаженый ковер. — Мы должны отвезти вас в участок. Вы можете позвонить вашему адвокату после того, как мы вызовем машину «скорой помощи».

Я попросил Франсину подождать меня в машине.

— Я ничего не взяла почитать, — пожаловалась она.

— Я оставлю тебе ключи. Можешь послушать радио.

— Я посажу аккумулятор.

— Не волнуйся, я не задержусь. Запри дверцы изнутри. Сядь за руль. Если кто-то начнет приставать, уезжай. Когда доберешься до безопасного места, позвони по этому телефону, — я написал на клочке бумаги номер Тарбелла. — Не запоминай номер. Больше звонить по нему тебе не придется.

Тарбелл сам открыл дверь. Большая изогнутая трубка свисала из уголка его рта. Он вытащил ее, чтобы пробормотать «привет», и повел меня по длинному коридору, по обеим сторонам которого, словно часовые, выстроились закрытые двери. Лишь одна дверь была открыта — на кухню. Сидящая там женщина кивнула мне, держа в руке чашечку кофе. Его жена? Приходящая домработница? Что находится за закрытыми дверьми? В квартиру Тарбелла я попал второй раз. Я оглядел его кабинет в дальнем конце коридора. Бумаги, бесконечные бумаги, блокноты, записные книжки, на столе, стульях, полках.

— Пожар поставит крест на твоем бизнесе, — заметил я.

— Нет, — качнул головой Тарбелл. — Все важное снято на микропленку и хранится в банке.

— И материал по Брейди?

— Нет. Садись, — толстой рукой он указал на кресло, на котором лежала стопка папок. — Положи их на пол, — трехсотфунтовая махина Тарбелла опустилась на вращающийся стул. Он протянул мне двенадцать скрепленных листков. Аффидевит. — Ты увидишь, что она расписалась на каждом с двух сторон. Ее настоящие имя и фамилия Анна Костелло. Клиенты называют ее Анна Смит. Самые близкие знают ее как Анну Банан.

Из вежливости я старался показать, что слушаю его, но глаза мои уже не отрывались от аффидевита.

— Почему Анна Банан?

— Из-за одной штуки, которую она делает. Там все написано.

— В чем же она превзошла миссис Брейди?

— О Брейди на странице семь. Она называет его мистер Би.

— Как я смогу доказать, что речь идет именно о Брейди?

— Там указан его регистрационный номер в Службе социального обеспечения. [32] Этот номер дается каждому американцу при рождении и сохраняется за ним до конца жизни. Анна — женщина умная.