Вадим Смиян - Месма

Наперерез ей к остановившемуся поезду хлынула гомонящая толпа, спешащая заполнить вагоны, но Антонина словно не замечала ее. На нее ругались, орали, осыпали проклятьями, но она будто и не слышала. Ее едва не сбили с ног, наставили ей синяков углами ящиков и чемоданов, но она не ощущала ни ударов, ни боли. Она помнила лишь одно: ей надо бежать… Бежать!

Прорвавшись сквозь людской поток к зданию вокзала, она наконец-то остановилась и обернулась. Люди штурмовали вагоны, над платформой стоял неумолчный ор, отдельные выкрики, стоны, женский визг, детский плач… Антонина подумала, что Леонид на своей низенькой тележке ни за что не сможет пробиться сквозь такую толпу, а значит, ей можно немного успокоиться: в этой ужасающей давке он ее не найдет ни за что.

- Тонька! – раздался прямо над ухом женский голос. – Ты чего, бежала, что ли, как угорелая?

Антонина содрогнулась, оборачиваясь на голос, и облегченно вздохнула: перед ней стояла Авдотья.

- Да вот… бежала, - пролепетала Антонина. – Мужики пьяные приставали…

- Ну ты и даешь! – Авдотья покачала головой. – Тебя и отпустить-то одну никуда нельзя! И где это ты в такую рань пьяных-то нашла?..Ладно, пошли уже: билеты я на всех купила…

- Ох, спасибо тебе, Дуся! – воскликнула Антонина. – И прости меня, ради Бога, что одну тебя стоять заставила! Лучше бы я от тебя ни на шаг не отходила!

Авдотья смотрела на нее изумленно: что-то в товарке показалось ей странным.

- Да ладно тебе, - буркнула она. – Тебе полегчало хоть?

- Да вроде…

- Ну пошли… а то бабы заждались, наверное…

И обе женщины направились за вокзал, в сторону хлебной лавки. Откатывался назад гомон вокзальной толпы, но зато все отчетливее доносился хор невидимого военного оркестра:

Вернувшись домой из той ужасной поездки, Антонина не находила себе места. По ночам она спала плохо – вздрагивала при малейшем звуке: все ждала, что безногий Леонид постучит в дверь, а то и в окно, и что тогда делать? Ведь при всем честном народе вернувшегося с войны мужа с порога не прогонишь! Придется впустить… а при мысли о том, что станется с нею дальше, она содрогалась от ужаса. А то ей становилось безумно жаль Леонида, она начинала вдруг жестоко переживать – как он, где он, что с ним? надо было хотя бы хлебушка ему дать… и вдруг, понимая все убожество подобных своих переживаний, разражалась горькими слезами, оплакивая свою горькую и жестокую долю.

Но дни сменялись ночами, ночи днями, а Леонид не объявлялся.

Видно, решил-таки не тревожить ее. Она-то помнила, что и раньше, до женитьбы еще, он всегда заботился сначала о ней, а потом уж о себе. Ей порой стало казаться даже, что вся эта встреча ей пригрезилась, что не было этого на самом деле, что Леонид не приезжал вовсе, а все это было какое-то наваждение. Во всякие чудеса, видения и прочее Антонина никогда в жизни не верила, также, как не верила ни в Бога, ни в черта.

А тут стала вдруг склоняться к подобного рода мыслям. Впрочем, возможно, так ей было удобнее и на душе спокойней.

На следующую поездку в Зеленогорск Антонина решилась только через две недели. Ехала насупившись, нахохлившись, как будто ожидала, что ее вот-вот ударят. Когда шли по мостику через железную дорогу, она все глядела – не мелькнет ли на платформе нелепая фигура инвалида на тележке. Нет, не мелькала…

А когда стояли в хлебной очереди, Антонина прислушалась к разговорам местных баб. Они судачили о том, что несколько дней тому назад здесь, на узловой станции, под колеса прибывшего поезда попал безногий калека. Было непонятно, случайно ли оказался он на путях, или же сам бросился под товарняк… Из этих же пересудов узнала Антонина, что опознать беднягу не удалось: поезд разрезал его пополам, а безногое изуродованное тело проволок по путям еще метров двести, оставив от него сплошное окровавленное месиво. Не нашли ни документов, ничего, что помогло бы определить его личность. Каким-то чудом уцелели лишь несколько медалей – единственное и неопровержимое свидетельство того, что погибший калека был храбрым солдатом и доблестно защищал Родину…

И Антонина поняла однозначно: больше никогда в жизни Леонида она не встретит.

Шло время, Антонина всячески старалась забыть случившееся… Иногда на нее наваливалась такая ужасающая тоска, что становилось противно жить. Она терзалась муками, пытаясь определиться – как называется то, что она совершила. Она искала себе оправдания, и находила, вроде все получалось логично и правильно – она молода, красива, ей надо нормального мужа, ей надо родить детей… А как бы она родила от безногого? Каким кормильцем он стал бы?

Да никаким! И с этими трезвыми мыслями наступал душевный покой. Но ненадолго, и жуткая тоска возвращалась вновь – и давила, давила ее беспощадно…

А однажды Леонид ей приснился. И сон-то был такой яркий! Снилось Антонине: будто бы гуляют они с Леонидом где-то в лесу, по стежке извилистой, петляющей среди деревьев, и вокруг – вроде как туман предрассветный. А Леня при обеих ногах, да такой ладный и красивый, ну – как перед войной был! И говорили они о будущем – как поженятся, как детей заведут. И вдруг подумалось Антонине – а ведь ничего этого не будет, а случится бедствие великое, и она, Антонина, Леню-то своего предаст! Откажется от него. И так ей стало муторно на сердце и страшно! И говорит она Леониду:

«Ленечка, ты меня прости! Грех я ужасный совершила… Только, когда будешь там… ну, куда мертвые уходят, ты зла на меня не держи, ладно? Прости меня, слаба я оказалась…»

А Леонид посмотрел на нее так печально и грустно, и молвил:

«Да будет тебе, Ладушка… Живи и будь счастлива! А я… Ну что я? Я так ждал нашей встречи…»

Он еще раз грустно посмотрел на нее, повернулся и пошел. Ни слова не сказал, не поцеловал даже! Он уходил, а она смотрела ему вслед, и вдруг поняла, что это уходит ее счастье. Навсегда уходит.

«Леня! – за кричала она отчаянно. – Не оставляй меня… Леня!»

Но он не повернул головы, как будто и не слышал. А потом растворился, будто бы растаял в наползающем белесом тумане.

Антонина тогда проснулась в слезах. И тогда она впервые подумала – откуда вообще приходят сны? И что означает ее сновидение? И будто кто-то подсказал ей: Леонид ее простил. Он смотрит на нее «оттуда» и продолжает ее любить, и желает ей счастья. Странно, но неверующей Антонине такой вывод из ее сна представлялся совершенно бесспорным, не подлежащим сомнению.