Ана Феррейра - Амадора. Та, что любит…

— Ну, это уже ни в какие ворота не лезет! Я тебя с лестницы спущу!

— Я люблю тебя.

— Чушь!

— Я давно тебя люблю.

— Перестань, девочка. Ты и не знаешь, что такое любовь.

— Я‑то знаю! А ты‑то знаешь, доктор Паулу? Знаешь, что такое любовь? Можешь объяснить, что такое любовь? Раз не можешь, то хоть почувствуй и расслабься… Что такое любовь?

Когда глазами ничего не добиться, учебник предписывает использовать слуховое восприятие, повторяя фразу, на которой основана ситуация. Но и это не помогло: расслабиться он не хотел.

— У меня сын твоих лет!

— Я на два года его старше.

— Найди себе ровню.

— Они все придурки.

— Не верю! Слушай, ты красивая девочка, просто прелесть! Но у нас с тобой ничего быть не может, поэтому прошу тебя, уходи. Пожалуйста!

Он казался таким искренним… Сказал, что я красивая! И просто прелесть! Я решила больше его не гипнотизировать, а тоже быть искренней и одержать победу в честной борьбе. И довольствоваться хоть чем‑нибудь… Я смиренно спросила:

— Можно, я пососу твой палец? Больше мне ничего не надо… Тогда уйду.

Моя искренность восторжествовала. Наконец он сдался. Сунул мне палец в рот, и я стала сосать. Сначала указательный, потом средний, потом безымянный… Радость победы была куда большей, чем удовольствие от сосания, и я ликовала, что добилась победы собственными силами. Я же красивая! Просто прелесть! А книжка про гипноз — просто дерьмо. Я положилась на интуицию, он не выдержал и сдался.

— Ой, девочка… — прошептал он, полез ко мне в трусы и влажными от моей слюны пальцами принялся ласкать мне киску, поросшую реденькими волосками.

— Я только посмотрю на тебя… девочка…

Он направил яркий свет на мои белые трусики, и бантик на них заиграл всеми цветами радуги…

В школе я влюблялась в лучших парней. Это были Нету, Клаудиу, Николау… Меня воодушевляло все: фильмы, книги, картины, статуи, весна, лето, журналы, грибы, спаржа, шоколад, мороженое, йогурт, птичка, бабочка, вьюнок, папоротник, спортсмены, поэты, подруги, мамина желтая папка, банкомат, гороскоп из газеты… Сердце мое радостно колотилось, и мне страшно хотелось целоваться в губы.

Я зашла к Николау, в которого влюбилась, но не застала его. Дома был его брат, на два года моложе и в три раза недоступнее. Спрашиваю, можно ли войти и подождать.

Мы уселись смотреть какой‑то матч по телевизору… Брата звали Никодемус. Он не сводил глаз с экрана, а я с него. Сначала я пристально изучала его черты. Братья похожи, но не очень. Губы, глаза, голос — одно к одному. Тут я подумала об их отце — не то что с вожделением, скорее с уважением. Так и хотелось преклонить колени и возблагодарить Бога за то, что есть такой мужчина, который к тому же произвел двух таких интересных сыновей. Я же не виновата, что они братья.

Я сняла блузку. Наконец‑то он взглянул на меня и разинул рот.

— Не знаю, что на меня нашло…

— Да просто жарко.

— Да не в том дело, что жарко. Просто захотелось. Извини.

— Тебе не за что извиняться, все в порядке. А будет за что, так я всегда тебя прощу. Мне очень понравилось…

— Не надо было мне заходить.

— Но мы с тобой вдвоем, и кое‑что случилось…

— Вот это да!

— Мне так хочется тебя потрогать…

— Ты посмотри, что у тебя в штанах!

— А что там, по‑твоему?

— Надо бы мне уйти, да сердце велит остаться…

Я приблизилась, и он стал тискать мне грудь. Я пылко его поцеловала, не ощущая себя Франческой, которая целовалась с Паоло, своим деверем.

— А как же мой брат?

— Я ничья…

— Ты с ума сошла!

— Не сошла… Сделай что‑нибудь…

— Не надо бы, но очень хочется.

— И мне хочется.

— Тише!

— А что такое?

— Бабушка спит.

— А если проснется?

— А если придут Николау с папой?

— Матч еще не кончился.

— Два — ноль!

— Я хочу…

— У тебя это уже было?

— Много раз.

Я солгала. Это было впервые. На диване и у меня на юбке остались кровавые пятна. Он это заметил, но все равно входил в меня все глубже.

— Неправда… у тебя это в первый раз… я знаю.

— Да… неправда.

— Мне так хотелось!

— I love you!

— Что ты говоришь?!

— Гол!

Значит, он был у меня первым. Ему так хотелось быть безупречным, незабываемым… Многие женщины с сожалением вспоминают свой первый опыт… А мне жаловаться не на что. Все было очень здурово, хотя все делалось второпях. Душа моя изнывала от блаженства. Мне хотелось, чтобы Никодемус весь вошел в меня. Я предложила еще раз.

— Ой!

— Тебе больно?

— Да… давай еще…

— Я так не могу.

— Пенальти!

— Ох, как хорошо…

— Гол!

Сан‑Паулу — чемпион. От криков бабушка проснулась. А мы, полуголые, растянулись на синем ковре. Бабушка закричала:

— Вот бесстыжие! Все отцу расскажу! Что это за девчонка? Она к твоему брату пришла, бесстыдник! А ты, потаскуха, пошла вон из моего дома!

— Да что тут такого…

— Замолчи и убирайся прочь!

Так я и сделала. Пулей вылетела. Бежала я, бежала… и плакала от радости! Вспоминалось мне кровавое пятно на диване… Чемпион! А я больше не девственница!!! Как будто я переместилась в иную атмосферу, в другое измерение. А он чемпион!!! Теперь все другое — воздух, краски, звуки, мое тело… Какое счастье!

Николау об этом не узнал. Я убежала. Он настаивал, долго искал меня… Я все‑таки была близка с ним — по глупости — но думала только о Никодемусе… В конце концов я призналась, что люблю другого — и больше у нас ничего не было. Он отступился. Мне хотелось быть с его братом.

Я вздыхаю.

Любовь, страсть, несчастный случай — все давно перемешалось в голове. Любовь может обернуться несчастным случаем, страсть может превратиться в любовь… В конце концов, я и сама не знаю, что есть что, но уверена, что история с Матиасом — поистине несчастный случай. Диву даюсь, как отложились в памяти все подробности, вплоть до малейшей.

Пять минут восьмого. Школа моя недалеко от дома, я туда ходила не торопясь и почти всегда опаздывала. Моим попутчиком все время оказывался мальчик в кепке — точный, как часы.

Какой‑то красавчик типа Шона Коннери катил на черной машине и пялился на меня. Он чуть не сбил женщину с ребенком на руках. Прошло несколько минут — опять он. Я застеснялась, взглянула на часы, притороченные к моему хрупкому, как у Золушки, запястью, ускорила шаг, понурила голову и поровнялась с мальчиком. Перед тем как перейти улицу, оборачиваюсь и убеждаюсь, что между мужчиной в строгом костюме и толстухой в косынке проезжает черная машина, заворачивает за угол… приближается… Мальчик уже далеко — только кепка с черно‑белой эмблемой виднеется. Шагаю, будто солдат — глядя только вперед, но боковым зрением различаю черную машину, которая движется практически с той же скоростью, что мои подкашивающиеся ноги. Я подумываю, не произвести ли поворот кругом и не понестись ли стремглав в противоположном направлении, но он наконец обгоняет меня — и вот он уменьшается, уменьшается, потом превращается в точку и пропадает из виду.