Джейн Дэвитт - Привяжи меня

Первой была ладонь, что-то сродни растяжки перед забегом в несколько кругов, хотя Оуэну хватило бы и этого, чтобы привести Стерлинга в нужное ему состояние. Однако, как тот один раз сухо заметил, иногда это становилось болезненным для его руки, а они добивались вовсе не этого.

Шлепки сыпались один за другим, как капли на сухую землю, его кожа словно впитывала в себя каждый. Если бы он жил с Оуэном, то они занимались бы этим каждый день, может быть… по крайней мере в своем списке желаний на Рождество первым пунктом Стерлинг поставил бы именно это , пусть ему и известно, что это крайне маловероятно. Хотя не то чтобы студенты не могли снимать комнаты, а у Оуэна было полно места; цокольный этаж был почти закончен, там даже сделали встроенную ванную, не хватало только сантехники. Оуэн рассказывал, что его родители хотели сделать там гостиную и спальню для гостей, потому что некоторые приезжали довольно часто и оставались неделями.

Ягодицы, бедра; сильнее, кожа стала такой чувствительной, что каждый удар казался все болезненнее, с губ Стерлинга рвались гортанные звуки, он пропускал боль через себя, позволяя ей уносить все неприятности прошедших дней.

Последовала пауза, Оуэн нежно потер его горящий зад и поясницу:

— Отлично, — сказал он. — Хороший мальчик. А теперь я продолжу, и мне нужно, чтобы ты отсчитал пятнадцать ударов, пожалуйста.

«Он всегда так вежлив», — подумал Стерлинг, дожидаясь следующей игрушки. Может, это будет щетка для волос — твердая и тяжелая? Или паддл? А есть ли у него самого предпочтения, или в конце ему будет все равно?

Было ясно одно — удар будет куда сильнее любого шлепка… Стерлинг понял это по тому, как Оуэн отвел руку для замаха. Что-то со свистом опустилось на его уже горящую задницу, пронзая тело болью и выбивая воздух из легких. «Паддл», — рассеянно отметил Стерлинг, голова закружилась. Перед глазами заплясали черные точки, и он понял, что задерживал дыхание, пока паддл не коснулся его кожи; он резко втянул в себя воздух, кислород наполнил легкие, и взгляд прояснился.

Все это время Оуэн ждал, пока он придет в себя, почувствовав, что что-то не так. Теперь он продолжил — четыре удара через равные промежутки времени. Было странно… паддл бил не так больно, как ладонь, но у Стерлинга каждый раз перехватывало дыхание. Ощущения стали такими яркими, к тому же паддл был гораздо больше ладони.

И производил куда больше шума, что тоже казалось частью всего этого. Стерлинг задумался, на что это было бы похоже, если бы он не мог слышать; Оуэн как-то отшлепал его с завязанными глазами, и теперь Стерлинг часто зажмуривал их, чтобы отгородиться от всего, кроме прикосновений ладони Оуэна, но если бы он не мог слышать, может, ощущения стали бы еще острее, или наоборот?

Надо поговорить об этом с Оуэном… он любит обсуждать то, чем они занимаются. Стерлинг видел, как тот наслаждается их беседами, и стоило ему сказать, что он хочет что-нибудь попробовать, со временем это всплывало во время сцен. Он никогда не забывал, насколько то, что они делали, отвечало прежде всего его собственным желаниям; и от этого его долг перед Оуэном становился еще больше.

С завязанными глазами, заткнутыми ушами… Боже, может, Оуэн еще и вставит кляп ему в рот, чтобы лишить единственной отдушины, оставив Стерлингу только осязание и больше ничего?

Следующий удар заставил его тихо вскрикнуть, потому что паддл действительно глубоко впился в кожу.

— Сосредоточься, — сказал Оуэн строгим голосом. Растворяться в ощущениях разрешалось; позволять своим мыслям мешать им — нет, а Оуэн всегда чувствовал разницу — один бог знает как, но чувствовал.

Стерлинг не мог выдавить из себя извинение; он не мог говорить, но сумел выжать из себя покаянный стон и подставить зад под следующий удар, заставив Оуэна тихо рассмеяться и прошептать «такой нетерпеливый», как будто это было для него новостью.

Еще два, и Оуэн остановился и спросил:

— Сколько?

Стерлинг отлично научился считать про себя, думая при этом о своем.

— Четырнадцать. — И все же самым сильным оказался пятнадцатый, достаточно сильным, чтобы вырвать у Стерлинга крик, и он почти вздохнул с облегчением, зная, что эта часть закончилась. Однако еще две ждали своей очереди, и следующей была щетка, поэтому он заранее представлял, какими будут ощущения.

Его член, видимо, тоже представлял, и ему явно нравилась эта идея.

Стерлингу так хотелось почувствовать жжение от шлепка щеткой, что он поерзал — совсем чуть-чуть, — предвкушая боль. Это движение принесло немного облегчения напряженному члену, и Стерлинг хрипло застонал.

— Я разрешил тебе кончить после этого, — напомнил ему Оуэн. Он потер гладкой прохладной стороной щетки ягодицы Стерлинга, а потом перевернул ее. Щетинки царапали нежную кожу, пока Оуэн безжалостно водил щеткой, и Стерлинг задергался и протестующе застонал: — Не раньше, — договорил Оуэн. — Лежи спокойно, пожалуйста.

Это было тяжело; хотелось двигаться, бороться с болью, даже несмотря на то что она была желанной, но он старался. Первый шлепок щеткой свел все его старания на нет. Слезы потекли из глаз, руки сжались в кулаки.

— Боль такая сконцентрированная, да, — говорил Оуэн, работая рукой. — И острая; это не моя ладонь и не славный упругий паддл. Не такая сконцентрированная, впрочем, как от стека, но не думаю, что ты готов к этому.

Обычно Оуэн не говорил так много, но Стерлинг заметил, что его слова помогают отвлечься, хотя голос Оуэна и был едва слышен сквозь шум крови в ушах. Он хотел добраться до того места, где боль прекращалась, где каждый удар становился маленьким оргазмом, заставляя всем телом дрожать от удовольствия, сотрясая весь мир. Так близко.

— Пятнадцать, — сказал Оуэн вслух, а Стерлинг — про себя. Его прохладная ладонь прошлась по горящей коже. — Думаю… да, думаю, ты вытерпишь еще шесть ударов. Что бы ты хотел, чтобы я использовал, Стерлинг? — Его рука продолжала гладить ягодицы Стерлинга, пока Оуэн ждал, когда он отдышится, чтобы ответить, щекоча, играя: нежно пощипывая, похлопывая, иногда так сильно, что это можно было принять за шлепки, иногда медленно проводя пальцем по впадинке между ягодиц, добираясь до места, которое до сих пор ныло от сладкой, глубокой боли, напоминая Стерлингу, как приятно, когда тебя наполняют, имеют, берут.

Ему хотелось, чтобы что-нибудь оставило следы, следы, до которых он мог бы дотрагиваться следующие несколько дней, чтобы вспомнить, что принадлежит Оуэну.

— Стек, — хрипло выдавил он. — Пожалуйста.

Ладонь Оуэна замерла.

— Эээ. Мне кажется, это не самая хорошая идея…

— Пожалуйста . — Стерлинг повернулся и попытался заглянуть в лицо Оуэну, но не смог из того положения, в котором лежал, а двигаться ему не разрешали. — Пожалуйста, Оуэн. Я хочу этого. Разрешите мне опуститься на колени. Разрешите показать, как сильно я хочу этого от вас.