Джейн Дэвитт - Привяжи меня

— Судя по виду, я бы даже сказал, неотложные.

Стерлинг прерывисто вздохнул.

— Эээ… ты… собираешься сказать, что мне теперь до конца года нельзя кончать, да?

— Я думал совсем о другом, — отозвался Оуэн и сжал пальцы на члене Стерлинга, прямо под головкой.

Стерлинг застонал.

— О Боже, Оуэн, пожалуйста.

— Поосторожней с кофе, — бросил тот. — Не пролей. И не шевелись… заденешь плечо, и я остановлюсь. — А ты ведь не хочешь, чтобы я останавливался, не так ли? — Идеальная, замечательная рука Оуэна ласкала его, слегка оттягивая кожу и скользя обратно. У Стерлинга поджимались пальцы на ногах.

— Нет. Нет, не останавливайся. — Господи, не двигаться — это так трудно.

— Не буду, если, конечно, ты не прольешь кофе и не станешь дергаться, — сказал Оуэн, продолжая двигать рукой, то дразняще-невесомо, то сильно сжимая пальцы, так что Стерлингу хотелось толкнуться в его кулак. — Видишь, сейчас все только в твоих руках. Если ты будешь меня слушаться, а я знаю, что тебе это под силу, и надеюсь, что со мной ты всегда будешь очень послушным хорошим мальчиком, то сможешь кончить, Стерлинг. Я буду продолжать, пока ты не кончишь, или не пошевелишься. Я собираюсь делать это, пока ты…

— О Боже , — выдохнул Стерлинг. Лоб и затылок взмокли. Рука Оуэна — гребаная рука — так уверенно ласкала его, изредка большим пальцем тот выводил круг на влажной головке, заставляя Стерлинга беспомощно всхлипывать, тщетно вымаливая разрешение податься навстречу этой руке.

Только Оуэн мог превратить обычную мастурбацию в такое мучительное, нестерпимое удовольствие. А вдруг это все-таки наказание за то, что он сделал, раз уж Оуэн не может его выпороть. Может, это будет повторяться снова и снова, пока его плечо не пройдет. Все время он будет проводить в этой постели, постели Оуэна, до боли возбужденный, а тот станет приходить к нему и делать это час за часом, заставляя кричать его имя, умоляя о пощаде и на самом деле не желая, чтобы это заканчивалось.

Эта мысль, казалось, сделала его еще тверже, на кончике выступила прозрачная капля, которую Оуэн снова размазал большим пальцем. Головка стала невыносимо чувствительной, как будто нервные окончания со всего тела перекочевали в член.

Стерлинг быстро и неглубоко дышал, отчаянно сжимая в левой руке кофейную чашку. Если пролить кофе… ну, не такой уж он и горячий, чтобы обжечься, хотя приятного будет мало. Куда больше сейчас беспокоило, что ему могут не дать кончить. Кончить хотелось, хотелось чертовски сильно, хотелось видеть, как его член сокращается в ладони Оуэна, видеть его лицо, когда это произойдет. Оуэн любил его и не находил никчемным. Оуэн не считал его разочарованием, хотя Стерлинг и не понимал, как такое возможно.

— Пожалуйста, — прошептал он, не двигаясь. — Пожалуйста, Оуэн. Разреши. Можно? Скажи…

Оуэн перехватил его взгляд и кивнул.

— Покажи мне, — сказал он и поднял свободную руку к губам. Быстро лизнув средний палец, Оуэн провел им по головке, собирая смазку, снова поднес ко рту и медленно обвел его языком, пробуя на вкус.

— О черт, — выдохнул Стерлинг и кончил, пачкая спермой себя и Оуэна, не сводя глаз с его губ. Сам он застыл, а его член подрагивал, выплескивая струю за струей, пальцы ног поджались, грудь сдавило. Он не мог вымолвить ни звука, пока все не закончилось, а потом застонал и содрогнулся — плечо отозвалось болью.

— Я возьму? — спросил Оуэн и забрал у него кофе, Стерлинг с благодарностью выпустил чашку из пальцев, сейчас ему было плевать даже на то, что, наверное, узор от изголовья кровати отпечатался на его спине.

— Ты скажешь… скажешь мне еще раз? — спросил Стерлинг. Он все еще не отдышался, но ему нужно было это услышать.

Оуэн насмешливо посмотрел на него.

— Раз уж ты уже кончил, полагаю, речь о другом. Хорошо, скажу. — Наклонившись ближе, он пощекотал губы Стерлинга своими и сказал: — Я люблю тебя.

Это было такое облегчение, что Стерлинг вздохнул и закрыл глаза.

— Не знаю за что, но… я очень рад. Ты просто не представляешь. — Последние два дня были настоящим кошмаром.

— Думаю, что представляю, — сухо возразил Оуэн, и Стерлинг снова открыл глаза. — Тебе не приходило в голову, что я чувствую то же самое? — Он поднял одну из подушек, на ночь отодвинутых в ноги кровати, и подсунул ее Стерлингу под спину. — Так лучше? — Стерлинг благодарно кивнул. — Я не понимаю, что ты во мне нашел, кроме того, что я знаю, какие надо нажимать кнопки, но давай оставим нежности на потом, когда будем не такими… мокрыми. — Оуэн вытащил из коробки у кровати несколько платков и вытер живот Стерлинга. — Тебе надо в душ; в больнице сказали, что ты можешь снять повязку, так что не волнуйся.

— «Душ» звучит здорово, — согласился Стерлинг, совершенно не покривив душой. Ему хотелось стереть с себя все следы Кирка. — Очень долгий душ.

— Я с тобой, — добавил Оуэн. — Ты будешь стоять и не двигаться, а я тебя мыть.

Как и всегда Оуэн не преувеличивал — он не позволил Стерлингу и пальцем пошевелить, просто приказать стоять на месте. Начал он, промыв шампунем волосы Стерлинга, а потом медленно спустился к его лодыжкам, с интересом прислушиваясь к звукам, которые тот издавал, когда Оуэн касался его под мышками и намыливал яички. Хотя член Стерлинга вряд ли был сейчас способен на второй раунд, что, надо признать, радовало, потому что он не знал, позволит ли Оуэн ему кончить в ближайшее время.

— Можно, я после завтрака съезжу за вещами? — спросил Стерлинг, когда Оуэн заставил его повернуться спиной. — Я недолго. Просто не хочу оставлять их там.

— Одному нельзя, — отрезал Оуэн. — Поедем вместе. Я не шутил, когда сказал, что не собираюсь выпускать тебя из виду по меньшей мере еще дня два. Я так понял, что остановился ты не у Алекса, иначе он привез бы твои вещи вместе с машиной.

— Нет, я снял номер в гостинице. — Он не стал говорить, что там было скучно и одиноко, а потом еще и явился отец.

— Понятно, — только и сказал Оуэн. — Что ж, к счастью, Алекс привез твою куртку и рубашку; я занес их в дом.

Оуэн говорил и гладил ладонями грудь Стерлинга — смывая мыло, наверное. Это отвлекало, как и всегда, когда Оуэн к нему прикасался, но сейчас что-то в его движениях изменилось: они стали более собственническими и гораздо более нежными, словно сказанные раньше слова помогли Оуэну наконец показать, что именно он чувствует. Каждое внешне обычное движение, пока Оуэн мыл его, было как завуалированная ласка.

Оуэн закрутил краны, и в наполненной паром ванной воцарилась звенящая тишина. Он стоял так близко — их тела соприкасались: руки, грудь, колени. Поцелуй был просто неизбежен, и Стерлинг закрыл глаза, наслаждаясь влажными движениями языка Оуэна у себя во рту.