Berit Am - Мастер-Девил

Да, здесь было над чем потрудиться. Такое впечатление, что здесь гуляло человек двадцать, и вечеринка длилась не меньше недели. Везде валялись коробки из-под пиццы, пустые бутылки, грязные стаканы. Один из них я и выронила в процессе уборки. И вот теперь смотрела снизу вверх на своего «покровителя», назвав свое имя. Он равнодушно воспринял информацию.

— Эрика, — повторил парень. — Так вот, Эрика, поскольку это первый раз, когда ты ошиблась, я ничего тебе не сделаю. Я только предупрежу тебя. В следующий раз тебя ждет наказание. — Он повернулся и ушел, но бросил через плечо. — Аптечка в угловом шкафчике. Перевяжи палец.

Хочешь возненавидеть любимую мелодию — поставь ее на будильник.

Я вспомнил эту фразу, когда по комнате разнеслись первые такты песни Engel — группы Rammstein. Когда-то мне нравилась эта песня, но с некоторых пор я ее возненавидел. Как возненавидел и многое другое — эту проклятую школу, своего чертового отца, себя самого и вообще весь мир. Только к сестре я относился не так, как ко всем остальным. Она — это все, что у меня осталось после того, как мама ушла из семьи.

Мой отец — Картер Томас Грейсон — был мультимиллионером и владельцем гигантской компании, имеющей филиалы во всех частях света. В деловом мире его называли «бульдозером». Строя свою империю, он безжалостно давил конкурентов, не гнушаясь никакими методами. В свои сорок пять лет он выглядел на десять лет моложе, и женщины слетались к нему, как мухи на мед. Но, насколько я знал, долго он ни с кем не оставался. Дольше всего он прожил с моей матерью.

Он женился на прелестной восемнадцатилетней девушке, которая буквально потеряла голову от красивого, богатого, двадцатишестилетнего молодого человека. Через год родился я, еще через десять месяцев — Кэтрин. Я был точной копией своего отца, унаследовав от него не только цвет волос, глаз и внешность, но и характер. Кэтрин была вылитая мать — невысокая брюнетка с голубыми глазами. Мы практически не видели отца, пока были маленькими, проводя все время с мамой. Где-то лет в пять я начал замечать, что их отношения испортились. Иногда я заставал маму в слезах, но на мои вопросы она говорила, что все хорошо.

Когда мне было семь, она ушла из дома. Она просто вышла и не вернулась, оставив нас с няней. В девять вечера няня позвонила отцу, сообщив, что его жены до сих пор нет дома. Он немедленно приехал и обнаружил, что мама обналичила свои счета, забрала драгоценности и оставила записку, в которой просила не искать ее.

Мы с Кэтрин были растеряны и испуганы. В один день вся наша спокойная жизнь рухнула. Неделю мы оставались с няней, но я не хотел быть с ней. Я требовал обратно маму и, как-то вечером, когда отец пришел домой, устроил истерику. На следующий день нас с Кэтрин отправили по частным закрытым школам. Мы могли общаться лишь по телефону и на каникулах. Кэтрин смирилась с происходящим и так и осталась в своей школе. Она говорила, что ей там нравится.

Со мной была совсем другая история. Я бунтовал, дрался, у меня постоянно были проблемы с администрацией. За пять лет я сменил восемь школ. Когда меня выгнали из последней, отец потерял терпение и сообщил, что теперь я буду учиться в школе с практически военными порядками, известную своим достаточно жестким обращением с учениками. И добавил, что теперь ответственность за мою жизнь лежит на мне.

Я выжил. В первый же день меня избили практически до полусмерти, оставив на память об этом парочку шрамов от ножа на животе и один — на предплечье. Придя в себя, я научился драться и стрелять. Школа предоставляла нам инструкторов по боевым искусствам и стрельбе. Через год, после того, как я побил на ринге инструктора, меня уже опасались трогать. Боящихся меня людей я презирал и друзьями по этой причине так и не обзавелся. Оставшиеся три года в школе я не занимался ничем, кроме тренировок и учебы. Я учился потому, что мне нравилось учиться, а не потому, что меня заставляли. Боюсь, в этом случае результат был бы совершенно противоположный.

Мрачным, угрюмым, нелюдимым подростком я окончил среднюю школу и на пару месяцев, до начала занятий, приехал домой. Кэтрин еще оставалась в своем закрытом заведении и должна была приехать через несколько дней. Но вместо этого она позвонила и, вся в слезах, сообщила, что отец отправляет ее учиться в Швейцарию, и ей даже не удастся повидаться со мной перед отъездом. Я взбесился. Первый раз в своей жизни я выступил против отца, потребовав, чтобы Кэтрин пошла в школу со мной. Он удивленно посмотрел на меня и неожиданно согласился, взамен выставив свое условие — мы должны будем пойти в то учреждение, которое он выберет. У меня не было выбора — я согласился. Но, узнав, какую школу он выбрал, пожалел об этом. Отец сам закончил ее и, естественно, прекрасно знал о местных традициях. Он сказал, что мне, как наследнику его компании, будет полезно научиться управлять людьми, для начала хотя бы одним человеком.

Мы с Кэтрин приехали в школу. Вместе с нами сюда же поступил наш кузен Мэтт, сын брата нашего отца. Парня отправили в школу по тем же причинам, что и меня. Предполагалось, что он станет моим заместителем, когда я возглавлю компанию. Что мы думали по этому поводу, никого не интересовало.

Кэтрин не стала выделяться из толпы и в качестве Девила быстро нашла себе забитую девчушку. Сестра ничего не требовала от нее, используя свое положение в качестве защиты, но девочка проучилась пару месяцев, не выдержала и ушла. Кэтрин не стала подбирать себе нового Девила, наверно, потому, что больше забитых девочек в школе не нашлось, или они были уже заняты.

Мэтт никогда не страдал от избытка меланхолии и считал, что иметь Девила даже полезно в некоторых случаях. Например, убрать твою комнату после вечеринки или сбегать за пивом, когда у тебя болит голова с похмелья. Он выбрал себе парнишку и находился с ним в почти приятельских отношениях.

Потом в школу приехали Хьюстоны — Синтия и Дерек. Кэтрин и Мэтт мгновенно сошлись с ними. Кэтрин говорила, что между ней и Дереком вспыхнула любовь с первого взгляда. Я не спорил, но внутри себя считал, что любовь не существует, а значит, нечего и говорить. Мэтт не упоминал про любовь, но явно был неравнодушен к Синтии, впрочем, как и она к нему. Хьюстоны знали, конечно, про традиции в школе, но Дерек категорически отказался иметь Девила, сказав, что это рабство в неприкрытом виде. На мой резонный вопрос — зачем он тогда сюда приехал, Дерек ответил, что, во-первых, их отправили сюда родители, а, во-вторых, он не возражал, потому что увлекался историей, а эта школа существует уже несколько столетий.

Это действительно было так. Собственно, и традиция Покровитель-Девил пошла со времен Гражданской войны. Школа была основана за пару десятилетий до нее, и богатые мальчики, которые в ней учились, имели во владении рабов — негров, обслуживающих их. После отмены рабства руководство школы, чтобы привлечь учеников, и ввело такую традицию. В нее начали набирать небогатых учеников, назначая для них посильную плату и давая им возможность получать хорошее образование, но взамен они становились Девилами элиты. Элита, в свою очередь, брала на себя обязанность обеспечивать существование своего Девила. Изменилось название, но суть осталась той же — Девил был практически рабом своего покровителя. Единственное, что покровитель не имел права делать — это убить Девила. Все остальное ему разрешалось.