Татьяна Недзвецкая - Raw поrно

— Человек не хочет и не может жить в стерильных условиях. У него есть нереализованная потребность в сильных эмоциях и насыщенных переживаниях, — с видом знатока нравоучительно говорит мой кавалер.

— О да, я это — знаю! А еще ожидание чуда — постоянный его поиск и надежда. Мы забиваем себе башку чем попало, чем не надо, и с этим «не надо» — носимся. И от мысли, что возможно никакого чуда, и никакого смысла, и ничего вообще нет, — нами овладевает паника. И это — вместо того, чтобы испытывать покой и умиротворение. Все это и моя тоска — вот это толкает меня к бездумному соитию.

— Там ты ищешь успокоение?

— И да и нет. Потому как знаю, что там его — нет. Я знаю, что зависима от внешних проявлений ласки и всех тех приманок, что якобы сулят любовь. Я пыталась добиться свободы собственного сознания, освободиться от привязанности, освободиться от потребности в переживаниях — вот к чему стремилась я. Я старалась быть независимой от действий, что при пересказе их случайному слушателю обнажают присущую им грязь, тщету и пошлость. Никчемность. Эгоизм не ради выживания, эгоизм ради расписки в собственном эгоизме. — Вижу его снисходительную улыбку. Говорю ему: — Забудь. Ничего не значащее утверждение. Все это — тщета. Пустота. Нет ничего. Нет ни тебя ни меня. Есть твое вранье, есть моя наивность, да и они — лишь велеречивы, а на поверку, так — пустышки — скорлупки без начинки.

Он усмехается. Он обнимает меня крепко, он целует мои губы, впивается в меня языком. Он думает, что все это лишь пустой бабский треп. Я поддаюсь его движениям. Я доверяю ему ласкать мое тело. Я знаю, что и это — лишь самообман. Я — творение Божье, я всего лишь самка паука, пожирающая неумелую жертву. Заурядная представительница отродья членистоногих, ползающая посреди своих же собратьев, топчущая своих же, но живущая в красивых иллюзиях, инстинктивно ткущая липкую паутину: попасть в нее ничего не стоит, но выбраться — нельзя. Вереница членов в меня входящая — не задевая моих истинных чувств, они исчезали, проваливались во мне. Я — бесконечная, я — черная всепоглощающая нора.

Прищурившись, я смотрю на пробившиеся сквозь оконные стекла лучи полуденного солнца. Оно еще высоко. Мы еще успеем вволю друг с другом наиграться. Мы еще успеем друг друга возжелать и друг другу опротиветь.

А после — закат окрасится в багрянец. Неся на своем теле мелкие брызги его крови, я выйду голой балкон. И, как всегда, не смогу увидеть горизонт — он тщательно скрыт крышами высотных домов.

Она неотрывно смотрела на битумно-черные зубчики, венчающие кирпичную трубу и тонкие стрелки проводов, безобразящие небо. В холодном ее взгляде соединились и замерли пространство и время. Мысли — путаные и ясные одновременно. Всецело была занята своими воспоминаниями, что, презирая упорядоченность, налезали друг на друга, цеплялись друг за друга и бесследно сменялись, как узор в калейдоскопе.

Сколько времени она простояла в безмолвии, простояла неподвижно — ей одной лишь ведомо. Часы ли это были, или мгновение, за которое в памяти своей она воскресила все то, что считала важным, все то, что задевало ее, все то, что волновало, — неизвестно. На глубоком, черном и беззвездном небе похожее на пар, крохотное, полупрозрачное облако, плавностью своего передвижения сообщало: за скукой и сутолокой человеческих отношений есть совершенно иные миры.

Рывком встала на цыпочки, вверх подняла руки и потянулась так сильно, что хрустнули суставы, потом, словно сломанная кукла, резко наклонилась, перегнулась через кованую оградку балкона. Сначала — Боль… Потом — Свобода…