Ayliten - Время жить

Пригласительные мне не понравились, слишком вульгарные и вычурные, так что в типографии я отвел душу и выпустил пар. Подозреваю, работники меня теперь тоже возненавидели - но они не были Альбертами Крофтонами, и им моя семья платила деньги, так что возражать никто не посмел. Надо думать, как только за моей спиной захлопнулась дверь, тут же начались пересуды. Впрочем, меня они интересовали мало - увольняться все равно никто не стал, за неплохие деньги работники готовы были терпеть и более серьезные истерики.

Зато на следующую встречу в этой бесконечной череде, на этот раз с представителем питомника редких животных, которого мне нужно было всеми силами уговорить пойти навстречу, я явился полностью спокойным и собранным. И смог убедить сухопарого пожилого волшебника в исключительности его заповедника, безбожно подлизываясь и льстя. От его ответа зависела судьба первого испытания, и старик, к сожалению, это понимал, а потому напропалую торговался, постоянно поднимая ставки. Я усиленно блефовал, делая вид, что у меня в запасе есть еще как минимум два варианта развития событий, а внутри обмирая от страха и молясь всем известным богам, чтобы все получилось. Не думал, что директор заповедника окажется настолько принципиальным и въедливым - он раз пятнадцать перечитывал контракт, составленный лучшими юристами Лондона, а потом еще и разобранный на косточки Крофтоном, который даже не нашел, к чему придраться. Но, наконец, все было согласовано, я с удовольствием полюбовался на размашистую подпись и личную печать, и тут же отослал документы в Хогвартс. С одним делом было покончено, а остальные по масштабности ему сильно уступали, так что можно было немного перевести дух.

Когда я ввалился домой, уже ближе к вечеру, перед глазами плясали черные мошки, голова гудела, а язык заплетался - и это при том, что за всю субботу я позволил себе выпить только бокал вина. Вилла, накрывающая стол к обеду, только испуганно пискнула, посмотрев на мое лицо, и робко предложила вызвать лекаря, но я отмахнулся и упал на диван, больше всего на свете желая провести на нем остаток жизни. От запаха жаркого, плывущего в воздухе, мутило, но я вспомнил, что за весь почти ничего не ел, и заставил себя пообедать.

День выдался таким насыщенным, что утро, казалось, произошло в какой-то прошлой жизни, но расслабляться было рано - следовало еще зайти в галерею, а потом хотя бы на полчаса забежать к Гойлу, празднующему сегодня день рождения. Сову с поздравлением и подарком я отправил, пока Поттер отдыхал в гостевой спальне, и искренне находил свой долг исполненным, но не посетить дом Гойла, который считал меня своим хорошим другом, было бы невежливо. Скандалы с бывшими однокурсниками мне, определенно, не нужны - большинство и так после войны относится ко мне уже не настолько дружелюбно, как раньше.

В галерее, к счастью, почти не оказалось народа - выставка длилась уже вторую неделю, и такого ажиотажа, как раньше, не вызывала. Зато писем, или, как выразился Патрик О’Халливан, «записочек от поклонников» накопилось столько, что брови у меня сами поползли вверх, стоило только посмотреть на груду конвертов. Я вскрыл несколько и прочел, наслаждаясь похвалой. Жаль, очень жаль, что нельзя открыть свое истинное лицо - представляю, какой бы это вызвало резонанс. Может быть, спровоцировало бы даже несколько скандалов…

Но, к сожалению, такая слава мне сейчас была не нужна. Прошло то время, когда я старался заработать внимание любой ценой.

И следующее письмо убедило меня в правильности своего решения. Разорвав конверт, я развернул послание, приготовившись к очередной порции восхваления, но вместо этого моим глазам предстал текст, полный такой искренней и неприкрытой злобы, что я даже не стал дочитывать его до конца, а только пробежался глазами по диагонали. Почерк был мне незнаком, подписи не было, но я догадывался, кто мог мне прислать подобный опус - скорее всего, кто-то из бывших Пожирателей или их детей. Подобные заявления о предательстве, попытке обелить себя и выставить мучеником я уже слышал - на приеме у Нотта, где Булстроуд поливала работы Октавия Краста грязью, даже не догадываясь, кто на самом деле является художником.

Конечно, письмо писала не Булстроуд - оно было слишком грамотно составлено для этой свиньи, которая за всю свою жизнь не прочитала и десятка книг, - но я поежился, представив, сколько человек могут разделять подобную точку зрения. Армия Волдеморта была отнюдь не мала, и, несмотря на то, что аврорат работает, не покладая рук, еще многие остаются на свободе. И фанатиков среди них хватает.

Я скомкал письмо и бросил его в камин, радостно сожравший подношение, но спокойствия это не принесло. По спине пробежала дрожь, стоило только подумать, что, возможно, сможет найтись человек, способный сопоставить мою историю и историю Октавия Краста - может быть, на первый взгляд это и казалось сложным, но, на самом деле, провести аналогии не составило бы большого труда. Во всяком случае, тем, кто хорошо меня знает.

Да и потом, даже если никто не озаботится подобным сравнением - как знать, не последуют ли за письмами еще и угрозы? После войны многие оказались в опале - и они, озлобленные и потерявшие все, вряд ли когда-нибудь простят тех, кому удалось отделаться малой кровью. Ко мне эти люди, вроде Забини, всерьез не суются - помнят, что по какой-то причине Темный Лорд наделил меня своей меткой. К счастью, они всерьез полагают, будто я обладаю какими-то особыми знаниями, из-за которых со мной лучше не связываться. К тому же, я сижу довольно тихо и не потрясаю общественность злободневными картинами - я просто пытаюсь выжить, любой ценой, и остаться на плаву. Ну а тот факт, что я не оказался в тюрьме - все знают, что у Малфоев потрясающие связи. Были, по крайней мере.

Но Октавий Краст - другое дело. Октавий Краст рисует и выставляет будоражащие разум картины. Он показывает историю осознания своей неправоты и заблуждений. Для выигравшей стороны это выглядит раскаянием и обращением к свету, для проигравшей же - грязным и подлым предательством. Отрицанием всех убеждений и лидера, которому когда-то была дана клятва верности. Если бы Белла Лестрейндж, дорогая тетушка, была жива - она стала бы первой, кто нанес бы визит в галерею и высказал свое почтение сильнейшим круциатусом. А, полагаю, не одна Белла являлась фанатичной поклонницей Волдеморта.

От этих мыслей меня мороз продрал по коже. Только сейчас, всерьез задумавшись о ситуации, я осознал, с каким огнем играю, и чем мне может быть чревата подобная популярность.

Проклятое письмо.

Чувствуя, что кровь начинает закипать от смеси ярости и страха, я кинулся вскрывать оставшиеся письма, хотя сначала вовсе не собирался все их читать. Через полчаса пламя в камине приняло очередное подношение и сыто затрещало, вгрызаясь в бумагу - я отправил туда скопом всю корреспонденцию. Злобных писем оказалось еще несколько штук, довольно безобидных - всего лишь яростные излияния чересчур эмоциональных посетителей, - и это меня немного отрезвило и успокоило.