GrayOwl - Партизаны Подпольной Луны

Квотриус видел крепости ромеев, но только снаружи, не побывав ни в одной из них.

А зачем? - достаточно было подогнать орду варваров к одной из них, как из неё появлялись свежие, неуставшие легионеры, которые расправлялись с дикарями с лёгкостию. Но все трофеи принадлежали тем легионерам, которых возглавлял его высокорожденный отец. Посему легионеры, жившие в крепости, не столько убивали, сколько полонили варваров, убивая только самых рьяных, не сдававшихся.

Вообще крепости строились в безлюдных местах, вдали от ромейских поселений, чтобы контролировать максимум местности, заселённой варварами. Поэтому солдатам, отбывающим в них сроки за кои-то неурядицы с сослуживцами, начальством ли в родном легионе, либо за богохульное обращение сотоварищей в веру Распятого Раба и прочие мелкие, временные провинности, давалось время, чтобы стройной когортой, оставив внутри пришедшее на время из городских казарм подкрепление, добраться до ближайшего города на своих двоих, несколько раз помыться в термах и позабавиться всласть, и там, и в лупанарии, и пожрать от пуза в тавернах несвежей, заветрившейся и слегка тухловатой баранины, и выпить такой вкусной и кружащей голову, хоть и вонючей жгучей воды.

Перед посещением города им выдавались деньги, как полагалось наёмникам, чтобы у них были средства поесть, попить и поплясать потом. И они ели, и пили, и развлекались в лупанариях, и с мальчиками, и с обычными для терм услужливыми массажистами, которые драли втридорога за свои услуги. Путаны тоже отрывались на бедных «крепостных» узниках, назначая им огромную цену за ночь, зная, что им, несчастным женщинам, не ведать сна до самого позднего утра.

Жили солдаты всё это время в опустевшей казарме, сменив счастливчиков, которые обитали в городе и пользовались его благами каждый день, покуда денег хватает, а в остальное время жили на казённых харчах.

Потом наступала последняя ночь перед отправлением обратно, и легионеры отрывались на полную катушку и в тавернах, громя всё, что под руку попалось, ибо были пьяны дозела, и третируя путан в лупанариях, набивая им размалёванные рожи. Наутро когорта отправлялась обратно в заточение, а навстречу им шёл полк везунчиков.

Часто между двумя полками на дороге завязывалась драка, но их разнимали ударами хлыста по лицу опытные военачальники.

Лица практически всех легионеров - «крепостников» были в той или иной степени изуродованы шрамами от этих ударов, но, как было известно даже в эти времена, шрамы только украшают мужчину. А вдруг они появились от ударов мечей, копий и стрел варваров, а не получены в похмельной драке с другими солдатами Божественного Кесаря? Сладким путаночкам очень нравились мужчины с боевыми шрамами на лице - вроде, как ебёшься с героем, а не с простой солдатнёй.

Потомственных всадников, за исключением уже ко всему привыкших военачальников низкого пошиба, никогда не ссылали в крепости, поэтому Квотриус спокойно жил в доме отца, пользуясь привилегией наследственного всадника, а, главное, сына крупного военачальника, удостоившегося за подчинение народца уэсх`ке, сиречь уэсге в произношении ромеев, получить золотую фибулу и палудаментума от самого Божественного Кесаря, обитавшего уже не в Риме, а в Медиалануме* * * .

Почему за покорение какого-то варварского маленького народца, да на Альбионе островном, Малефиций удостоился чести таковой? Да просто потому, что победы над варварами, хоть и малочисленными - это победы императорской власти. О народце уэсге узнал весь двор Императора, находящийся в это время в новой, не столь часто атакуемой полчищами варваров, как Рим, столице Медиалануме - Среднем Граде.

И все придворные борзописцы тотчас начали сочинять оды Божественному Императору Себастиану Цезарю Августу, как победителю орд варваров на таком далёком Альбионе, но у него дотягиваются руки и в такую даль светлую, и его легионы даруют Императору новых данников. В общем, разгорелась из трагедии маленького народца огромная болтовня и воистину мерзкая шумиха.

Вот посему, живя, как будущий Господин дома со всем причитающимся ему от всех домочадцев, кроме никогда не сдававшейся Вероники Гонории, уважением, полукровка и не знал, что и как должно располагаться в крепости изнутри.

Пускай Северус тоже займётся Хогвартесом, его начинкой.

О Гарольдусе думать не хотелось вовсе, но мысли о его бесстыжих глазах неправильного цвета травы, заглянувшие под полог в один из самых сокровенных моментов его, Квотриуса, близости с братом, приходили непрошенными.

Горделивый полукровка, находясь снаружи кольца стен, продуваемый насквозь ветром восточным, мокрым, несущим хлопья снега, такие, что плащ давно промок вместе с мехом, вывернутым наизнанку, практически беспрестанно думал о бесцеремонности «драгоценного гостя» Северуса.

* * *

* Евангелие от Матфея, 5:39.

* * Один дюйм равен двум целым пятидесяти четырём сотым сантиметра.

* * * Современный Милан.

Глава 75. ПИчальная…

- Верно, сие есть рабская привычка - подглядывать за Господами. Помню же я, как кухонные рабы растрезвонили всем рабам и даже рабыням, отчего мать моя скончалась, о том, что видели они меня с Северусом в весьма однозначной позиции ночию на грязной кухне. Ласкал я пенис его тогда ртом, и уже почти завершена была ласка наша - тот её этап - когда, прийди они минутой позже, то не увидели бы ничего.

- А как злословили они меня, бывшего уродом страшным, с мертвецом обликом схожим! Боялся я пройти лишний раз мимо камор рабских, дабы не быть осмеянным. Не только Вероника Гонория поносила меня словесами браными, но и высокорожденный отец мой не пришёл ни разу проведать меня в добровольном заключении моём. Лишь брат мой старший пришёл, я же на него Распятие наложил, как на любого, кто из нижайшего происхождения рабов посмел бы сунуться в опочивальню мою.

- И всё неладно стало у нас с Северусом - рваные сношения, ни ему, ни мне не приносящие удовольствия большого, Гарольдус, спящий, по словам Северуса, лишь в ногах у него. Да, скорее всего, правда сие. Не пристало тогда Северусу, возлюбленному северному ветру моему, разглашать тайну невинности Гарольдуса Поттера мне. И, да, был он и вправду невинен, как честная девица.

- Но отношения их греховные поистине складывались чуть ли не на глазах моих - едва ли первый поцелуй… лишь при мне, недостойном, выпрошенный гостем у Господина моего, после которого утащил я, ревнивец, брата своего в опочивальню свою, а сколько поцелуев было до… того меж ними, и была любовь наша не сразу, ибо поругались мы сперва, лишь после Северус помирился со мною и сблизился.

- О, та любовь! Насколько прекрасной, всеоблемлющей, пронизывающей все фибры души была страсть та! Умирать стану, но забыть её не в силах буду, равно, как и любови нашей пред отправлением в поход, когда взлетел я впервые из-за умелости Северуса моего, цветка Сола, необычайной, невероятной в самые Эмпиреи!