Луис Эмедиату - Зеленые годы

Что ты чувствовал, обходя это мрачное озеро, в теплых стоячих водах которого отражалась луна? О чем тебе думалось? Ты уже ничего не помнишь, ты забыл обо всем, что толкало тебя к смерти. Знаешь только, что ты ее избежал, а теперь спрашиваешь себя, стоило ли это делать. Не лучше ли было умереть, как тому худенькому мальчику, чье тело извлекла полиция из воды. Его холодное молодое тело походило на твое, но это был не ты, потому что ты жив, а он мертв навсегда.

Мастурбация под звуки Штрауса в тот вечер только прибавила бы грусти. Поэтому он выключил звук и вышел из дому. Несколько часов он бесцельно бродил по улицам, разглядывая витрины. Ему нравилось смотреть на манекены в длинных платьях или в купальниках. Так хотелось приласкать их, но он знал, что они пластмассовые и в них нет никакой дырочки. Но однажды ему захотелось пластмассовую куклу по имени Гретхен. Потому что Гретхен удовлетворила бы все его желания. Потому что Гретхен заглушила бы у него в груди неизбывное одиночество.

В два часа ночи он очутился на проспекте дона Педру II. Постучал в первую дверь, где горел красный фонарь, но никто не отворил. Он снова постучал, и чей — то раздраженный голос попросил немного подождать. Было холодно, пальцы мерзли, и он сунул руки в карманы. Губы у него потрескались, а в глазах застыла неисцелимая тоска.

Женщина, как ты помнишь, была толстой и некрасивой. Тебе было четырнадцать лет, и она согласилась лечь с тобой за несколько крузейро. Это были все твои деньги, но ты их отдал. Ты встретился с нею возле железнодорожного полотна — и, обнявшись, вы скрылись в тростниковых зарослях. В руках она держала брезентовый мешок, где оказалось одеяло, подушка и полотенце. А тебя обуревали страх и тревога.

Почему все должно было произойти столь грязно и враждебно? Она сняла трусы, присела и шумно пописала. Потом легла, раздвинув ноги, и задрала платье. Ты снял брюки и попытался лечь на ее старое, дряблое тело. Она спросила, в первый ли это раз, и тебе было стыдно ответить «да». Все попытки оказались тщетными. Ничего у тебя не получилось, а она насмешливо спросила, не болен ли ты.

Да, ты был болен. И думал о смерти.

Женщина встает и гасит свет. Он ложится на нее, слушая издали начало «Also Sprach Zarathustra». Чувствует, как по головке его члена гуляют пухлые губы. До чего они влажные! Женщина шумно дышит, симулируя наслаждение. Он высвобождает руки и ласкает ей влагалище. Она стонет. Он пытается поцеловать ее, но она отворачивается. Он покорно вздыхает и снова входит в нее. Она кричит и бьется, как в истерике. Он сжимает ей ягодицы и, закрыв глаза, слышит последние аккорды Штрауса.

Женщина закуривает сигарету и спрашивает, хочет ли он еще остаться. Он глядит в потолок, ни о чем не думая, и не слышит ее. Она повторяет вопрос, а он непонимающе на нее глядит. Потом молча поднимается и начинает одеваться. Женщина пожимает плечами и глубоко затягивается табачным дымом. Он смотрит на нее и замечает мелкие капельки пота на верхней губе. Оставив деньги на тумбочке, он выходит на улицу. Но свежий воздух не приносит облегчения.

Ему хочется умереть.

Ты вспоминаешь первую попытку. Бритва скользнула по запястью, но больно не было. Как это, оказывается, просто, — подумал он с улыбкой, но вдруг изо всех сил сжал зубы от боли. Кровь текла сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. В глазах потемнело, а когда ты пришел в себя, тебе показалось, что все вокруг белое. Ты оглянулся и увидел, что все кругом в крови, а по руке у тебя стекает алая струйка. Ты понял, что жив, и горько усмехнулся.

На проигрывателе стояла та же пластинка Штрауса. Он слушал ее в седьмой раз, лежа в ванне, голый и намыленный. С неутешной грустью думал он о Сандре. Ему больше не хотелось видеть ее, и все же он ее любил. Он намылил пенис, потом ягодицы и анус, возбуждаясь от прикосновения пальцев. Когда игла звукоснимателя вернулась автоматически к началу пластинки, он ввел палец в задний проход и кончил.

Вспоминается тебе и вторая попытка. Ты был на улице в два часа ночи. Бесцельно блуждая, ты вдруг завернул в бар. Спросил стакан воды — и никто не заметил, что ты запил все таблетки, какие у тебя были. Потом ты двинулся по проспекту Афонсу Пены и дошел до городского парка. Там ты лег на газон в ожидании смерти, и вдруг увидел приближающегося вооруженного человека. Ощутив удар по голове, ты провалился во мрак.

Длинные волосы, алые губы, синяя шапочка. С любопытством рассматривает меня. Большие глаза, длинные ресницы. Похож на женщину.

— Ты кто?

— Тсс, молчи.

Он крепко сжимает мне руки.

— Да кто же ты?

— Тсс…

Откуда-то появляется белый кот. Он берет его на руки. Меня пронзает боль, и снова все погружается во мрак.

Ты не мог вспомнить собственного имени и все время плакал. Вспоминал кого — то по имени Сандра, вот и все.

Положив голову ему на плечо, не в силах сдержать своих чувств, он все пытался хоть что-нибудь вспомнить.

Однажды он предложил тебе обратиться в полицию, но ты не захотел. Что мешало? Что бы стало, если бы ты отказался встретиться с ним снова?

— Нужно кое-что выяснить, — произнес он мягким, женственным голосом.

— Да, нужно, — неуверенно отвечаю я.

— Назови несколько имен.

— Мартинья Непоседа, Жулиана Разбойница, Фернанду Отморозок, Сантана Бессонный, Мареку Кутерьма.

Он смеется чистым серебристым смехом. Точно как женщина.

— Смешные имена.

— Да.

— А знаешь, кто они?

— Нет. Знаю только имена.

— Только и всего?

— Только и всего.

— Ну, неважно. Вспомнишь когда-нибудь. Он чешет кота за ухом, не сводя с меня глаз.

— Ты сегодня говорил во сне.

— Да ну?

— Да. Опять говорил про Сандру. И еще назвал какой-то город.

— Неужели?

— Да. Сказать, какой?

— Не сейчас. Потом.

— Почему?

— Не знаю. Сейчас не надо.

Он отпускает кота и встает. Нервно расхаживает по комнате.

— Она тебе все еще нравится? — спрашивает он.

— Кто?

— Сандра.

— Не знаю. Не помню.

— Не помнишь?

— Нет. Помню только имя. А что такое имя?

— Да, ты прав. Да будь она хоть Мария, Жоана, Сесилия, Рената. Не все ли равно, как ее зовут.

— Вот именно. Не все ли равно.

— Вот и все.

— Вот и все.

Кот опять прыгает к нему на руки. Он снова смотрит на меня и спрашивает:

— А другие кто?

— Ты о ком?

— Ну, эти, которых смешно зовут. Отморозок, Непоседа, Бессонный.

— А, этих я тоже не помню. Только по именам.

Я встаю и подхожу к окну. За окном дерево. На нем поет птичка.

— Сколько тебе лет? — спрашивает он и тоже встает.

— Не знаю.

— Лет шестнадцать, наверное.

— Наверное.

Я снова сажусь на диван. Он подходит и кладет голову мне на колени. Я провожу рукой по его волосам. Он закрывает глаза и долго молчит.