Донасьен Сад - Муж-священник

Рассказы де Сада дидактичны, что, впрочем, характерно для многих сочинений эпохи. Вне зависимости от содержания, в них одним и тем же весьма выспренним слогом прославляется добродетель и отталкивающими красками расписывается порок, а на этом своеобразном монотонном фоне кипят бурные страсти, описанные эмоционально и выразительно. И в этой стройности, четкости построения сюжета, в сдержанности изображения страстей проявляется мастерство автора, крупного писателя XVIII века. Существует мнение, что де Сад неискренен в своих рассказах, что его прославление добродетели есть не более чем маска, за которой на время спряталось разнузданное воображение автора, посмеивающегося над теми, кто поверил в его возмущение пороком. Но как бы то ни было, знакомство с новеллистикой писателя, ранее неизвестной нашему читателю, представляется увлекательным и небезынтересным.

Е. Морозова

Между селением Минервой, что в графстве Авиньонском, и городом Аптом, что в Провансе, уединенно стоит скромный монастырь кармелитов, известный как монастырь Святого Илария. Расположенная на вершине горы, куда не добираются даже козы, чтобы пощипать редкую травку, обитель эта стала пристанищем для паршивых овец, изгнанных из расположенных по соседству общин кармелитов. Сюда ссылали тех, кто позорил монашеское звание, а посему сами можете догадаться, сколь почтенное общество собралось в стенах этого монастыря. Пьяницы, бабники, содомиты, шулера — таковы были обитатели сего достойного пристанища, где они в меру сил своих посвящали труды свои служению Господу, ибо в миру от них отказались… Неподалеку от монастыря располагались два старинных замка, а за ними селение Минерва, чьи обитатели и составляли общество, кое посещали наши достойные монахи. Однако несмотря на сутану и данные обеты, далеко не все двери с радостью открывались перед святой братией.

Отец Габриэль из обители Святого Илария давно уже добивался расположения некой красотки из Минервы, чей муж, возможно, уже обретший на своем челе развесистое украшение, звался господином Роденом. Жена его была маленькая брюнетка двадцати восьми лет, с лукавым взором, крутыми бедрами и… словом, со всех сторон была для монаха весьма лакомым кусочком. Что до самого Родена, то это был добрый малый, трудившийся терпеливо и усердно на уготованной ему ниве: он торговал сукном и исполнял обязанности местного бальи, а посему вполне мог называться честным человеком. Не будучи уверенным в добродетельности своей прекрасной половины, он, однако, философски смотрел на вещи, понимая, что для мужа лучший способ воспротивиться бурному произрастанию роговых отростков на своей голове — это делать вид, что ты даже не подозреваешь о том, чем украшен твой лоб. Когда-то господин Роден готовился стать священником, говорил на латыни, как Цицерон, частенько играл в трик-трак с отцом Габриэлем, который, будучи записным волокитой, прекрасно знал, что для завоевания благосклонности жены прежде всего надо заручиться дружбой мужа.

При взгляде на отца Габриэля невольно вспоминались библейские патриархи, обремененные многочисленным потомством. И впрямь, если бы не его сан, род человеческий вполне мог бы поручить заботу о своем воспроизведении ему одному: могучие чресла, широкие плечи, мощное, словно кряжистый дуб, тело, брови, словно у Юпитера. Росту в нем было шесть футов, что, как говаривали, часто встречается у кармелитов, кои, как известно, по статям своим напоминают великолепных деревенских мулов. Вот и скажите мне, какой женщине такой здоровяк придется не по вкусу? Так что ничего удивительного, что госпожа Роден, отнюдь не находившая стольких достоинств в почтенном господине, данном родителями ей в мужья, и не собиралась отвергать ухаживаний святого отца.

Как мы уже сказали, господин Роден делал вид, что ничего не замечает, но от этого ревность его не уменьшалась, и, ни в чем не препятствуя жене, он тем не менее всегда находился подле нее, особенно тогда, когда его хотели отправить куда-нибудь подальше. Но груша уже созрела. Госпожа Роден чистосердечно заявила своему воздыхателю, что ждет лишь удобного случая, чтобы исполнить его желания, кои показались ей столь пылкими, что у нее нет сил долее сопротивляться им. Со своей же стороны, отец Габриэль дал понять госпоже Роден, что готов удовлетворить ее… За те несколько минут, на которые Роден вынужден был оставить влюбленных, Габриэль показал очаровательной своей возлюбленной последний свой довод, из тех, что обычно окончательно склоняют женщину к решающему шагу… Теперь оставалось лишь выбрать удачный момент.

Однажды, когда Роден зашел к своему приятелю Габриэлю пригласить его на охоту, а затем отобедать, чтобы оставшееся время приятно провести за бутылочкой ланертского, монаху Святого Илария показалось, что он наконец нашел способ исполнить страстное свое желание.

— Ах, черт побери, господин мой бальи, — отвечал монах приятелю, вы пришли как нельзя кстати, ибо сегодня я чрезвычайно расположен провести с вами время, но, увы, у меня есть одно очень важное дело. Впрочем, если вы не откажетесь мне помочь…

— А что случилось, отец мой?

— Знаете ли вы некоего господина по имени Рену, что проживает в нашем селении?

— Рену-суконщика?

— Его самого.

— Знаю, а что?

— Так вот, этот негодяй должен мне сто экю, а я прознал, что он разорился, и, может быть, пока я тут с вами разговариваю, он уже покинул пределы графства… Мне совершеннейше необходимо повидать его, я же не могу этого сделать.

— Что же вам мешает?

— Моя служба, черт побери, обедня, которую я обязан отслужить! Ах, как мне хочется послать к дьяволу эту обедню и заполучить обратно мои сто экю.

— Но разве никто не может вас заменить?

— Ну вы и скажете — заменить! Да нас здесь всего трое, и если каждый из нас не отслужит по три обедни, привратник, который всюду сует свой нос, донесет на нас в Рим. Но вы, дорогой мой, вполне можете оказать мне неоценимую услугу.

— Черт возьми, с удовольствием, но что надо делать?