Китти Бернетти - Тысяча и одна ночь (сборник)

Элоиза подняла длинные волосы, чтобы охладить шею, и не сумела сдержать волнение.

— Почему ты грохочешь, как грозовая туча? Разве это не делает меня твоей звездной протеже? В конце концов, ты первым нашел меня!

Он оттащил ее от окна и сильно сжал. Она наклонилась к нему, прижимая свою большую грудь к его рубашке и медленно двигаясь вверх-вниз — ему это очень нравилось. Грудь она прятала под свободными туниками и выпускала на волю только для него. Когда ее твердые соски укололи его через мягкую ткань, у него приоткрылся рот.

— Мне просто жаль, что это именно он. Он ест женщин на завтрак, Элл.

— Он достаточно стар, чтобы быть моим отцом. — Она легко шлепнула его по щеке. — Это работа, ради бога, а не кастинг для постели. Это мой шанс показать себя миру! Я не ребенок, Джейк. И я вряд ли сгожусь для обложки «Плейбоя». Он позирует мне — помнишь? Не наоборот! Я все держу под полным контролем.

— Ты и половины о нем не знаешь! — Джейк прижал ее к стене. Его дыхание, горячее и сердитое, обжигало ее лицо. От удара о стену кости загудели.

— Ты блестящий, талантливый фотограф, Элл, я убежден в этом. Но ты еще так наивна! Господи, да у тебя даже не было другого мужчины!

— И? Кто ты теперь? Мой лорд и господин? — Она попыталась увернуться от него, но его пальцы впивались в ее кожу сквозь тонкую рубашку, и он выдвинул колено между ее ног так, чтобы ее промежность терлась о его бедро. Теперь она тяжело дышала, но внутри ее тела вздымалась ярость, заставляя его полыхать ядовитым жаром. — Ну, возможно, теперь пришло время начать!

Он задрал ее рубашку, чтобы показались ее большие груди, заключенные в шелковистый розовый лифчик. Он покачал их, как в колыбели, — ему очень нравилось это делать — щелкая большими пальцами по напрягшимся соскам.

— Подобные дерзкие слова не идут тебе. Ты моя, Элоиза Стоукс. И всегда будешь моей.

Пьянящее ощущение от того, что он ущипнул ее за горячие соски, когда она попыталась бороться с ним, было слишком сильным. Она почти не вырывалась.

— Как я могу быть только твоей? Мне 22 года. Меня ждет весь мир!

Прямо сейчас весь этот мир шел мимо окна, потный от тепловой волны, которая досуха выжгла Лондон.

— Я научил тебя всему, что ты знаешь. — Он прижал ее сильнее, наблюдая, как ее голова отодвинулась от стены. — Так что я думаю, что ты должна быть мне благодарна, не так ли?

Она скрипнула зубами, собирая каждую каплю силы в теле, чтобы бороться с искушением. Затем она отодвинула его и опустила рубашку.

— Конечно, я благодарна тебе. Я горда, что теперь могу называться профессионалом. Но я не собираюсь унижаться, ползая перед тобой во прахе.

— Возможно, мы должны попробовать в следующий раз! — Он засмеялся, снова приблизившись к ней. — Ты ведь знаешь, что никуда не доберешься без моего руководства.

Элоиза вывалилась в открытую дверь прежде, чем он снова схватил ее. Теплый ветерок приятно охладил ее кожу.

— Просто присматривай за мной.

Полчаса спустя она вышла из лифта на верхнем этаже корпоративного здания Седрика Эпсома. Сити раскинулся внизу, как праздничный пирог, по рельсам Доклэндса апатично катились вагоны, огибая сверкающие небоскребы.

В офисе невозможно было обнаружить ничего столь прозаичного, как компьютер или телефон. Других людей тоже не было. Просто огромный стеклянный стол размером со всю ее кухню, ваза с лилиями, достаточно большая, чтобы в ней можно было искупаться, и множество бутылок «Дом Периньон», выстроившихся в линию на хромированной стойке бара.

Седрик уже снял пиджак и галстук, но из-за распахнутого воротничка и закатанных рукавов, обнажающих его сильные руки, выглядел еще более страшно, чем прежде. Он указал Элоизе на белое кожаное кресло у окна и вручил бокал шампанского. Первые восхитительные глотки убаюкали ее, принеся своего рода радушную беспомощность.

— Итак, Элоиза Стоукс.

— Элоиза, г-н Эпсом.

— Да, так лучше. Это может стать моим особым именем для вас.

«Этикетка больше подходит к случаю, — подумала она, на мгновение задержав холодные пузырьки шампанского на языке. — Держу пари, что вам нравится навешивать ярлыки на всех ваших людей и имущество».

— Так. Давайте избавимся от финансового вопроса, чтобы мы оба могли расслабиться. — Он присел на край стола, покачивая длинной ногой. В этот момент она наконец поняла, на кого похож этот владелец вселенной. — Поскольку к тому времени, когда вы приедете в Ричмонд, я хочу, чтобы мы, ну, в общем, лучше познакомились.

Его глаза казались кусочками голубого льда. Когда они начали договариваться об оплате за снимок, он не отрываясь смотрел на нее. Элоиза задала себе вопрос — а не было ли такое интенсивное внимание, почти исследование, одним из его деловых приемов, поскольку это, безусловно, срабатывало. Она чувствовала жар во всем теле, обеспокоенность, и ее тянуло к нему, как магнитом.

Она выпила второй стакан шампанского, назвала наугад цифру, а затем удвоила ее.

— Договорились! — Он хлопнул руками по бедрам. — Надеюсь, что это будет началом очень прибыльного сотрудничества, мисс Стоукс. У меня на стене будет висеть бесценный современный талант, а вы сможете снимать все, что вам понравится! — Он встал, как будто собираясь проводить ее. — Так вы теперь помчитесь к своему другу?

Она покачала головой, слишком быстро, из-за чего ощутила головокружение. Казалось, кресло под ней самостоятельно вращается.

— Это был просто невинный вопрос. — Он взялся за подлокотники и развернул кресло, чтобы она сидела лицом к нему. — Уверен, когда вы открываетесь, все, как собачки, готовы есть у вас с рук.

— Открываюсь?

— Простите. Тупая фраза. Вы больше похожи на прерафаэлитскую живопись, этакая кельтская колористика. У вас потрясающие волосы, но почему вы все это скрываете? — Он махнул рукой над ее головой жестом фокусника, ее тело сжалось. — Я удивлен, что Себастьян не увидел свет, когда вы стояли перед камерой или позади нее, потому что я ощущаю, что под тоскливой рабочей блузой, или что там на вас надето, потрясающее тело, просто ожидающее возможности засиять во всем своем блеске.

— Вы так говорите со всеми своими сотрудниками? — она слабо парировала как раз в тот момент, когда ей пришла в голову мысль, что Седрик, возможно, прав. Джейк хотел спрятать ее. Держать при себе.

На сей раз смех Седрика Эпсома был низким и пошлым. Он наклонился к ней. Серебристая вечерняя щетина уже пробилась через его загорелую кожу. Его аромат был просто божественным — острым, резким, лимонным. Она попыталась подавить внезапный яркий образ того, как он похлопывал руками, смоченными одеколоном, по коже этим утром в огромной мраморной ванной, а его лицо и обнаженное тело отражались в огромном подсвеченном зеркале.