Анаис Нин - Генри и Джун

Сначала Джун хотела бороться со мной. Она опасалась, что я поверила в образ, созданный Генри. Она хотела отправиться в Лондон, а не в Париж, и позвать меня туда. Но одного взгляда в глаза оказалось достаточно, она снова поверила мне.

Вчера вечером Джун много и красиво говорила. Она разоблачала все слабости Генри, высказывала сомнения в его искренности, цельности натуры. Она заставила меня усомниться в необходимости защищать его.

— Генри только притворяется, что понимает тебя, а потом вдруг может перейти в наступление, уничтожить.

Правду о каждом из них я могу понять только сама. Разве не был Генри со мной более человечным, чем с другими, а Джун — более искренней? Неужели я, которая так много времени провела с ними обоими, неужели я не сумею разрушить их образы, не смогу познать их истинную сущность?

Алленди словно лишил меня наркотика, сделал меня здравомыслящим человеком, и я жестоко страдаю от потери иллюзий.

Джун теперь тоже здравомыслящий человек. Она не истерична, мысли ее не путаются. Осознав сегодня эту перемену, я ужаснулась. Трезвость и человечность — именно то, чего хотел Генри; он это и получил. Они могут говорить друг с другом. Я изменила Генри, сделала его более зрелым, и теперь он в состоянии лучше понять свою жену.

Мы с ней сидим рядом, наши колени соприкасаются, мы смотрим в глаза друг другу. Последнее безумство — это возбуждение, вспыхивающее между нами. Мы как будто даем клятву: «Ладно, мы будем разумными с Генри, но сумасшедшими друг с другом».

Я погружаюсь в хаос мира Джун и Генри и обнаруживаю, что оба лучше понимают себя и друг друга. А я? Я страдаю от умопомешательства, которое они уже пережили; я переняла их путаность, притворство, сложности. И без конца переживаю их в своем воображении. Я вижу, как Джун лишает Генри веры в себя, как запутывает его. Она уничтожает его книгу. Демонстрируя любовь ко мне, она пытается нейтрализовать мое влияние на Генри, одержать надо мной победу, отдалить меня от него, она снова пытается подавить его, чтобы потом оставить ни с чем, унизить. Чтобы добиться своей цели, Джун готова даже любить меня. Она отговаривает Генри пользоваться моей помощью для публикации его книги. Ее бесит, что он потерял веру в нее, в то, что она тоже способна ему помочь. Я вижу: теперь Джун пользуется моими методами — рассудительностью, спокойствием, — чтобы все разрушить.

Мы сидим в такси, Джун обнимает меня. Она говорит, обвивая меня руками за плечи:

— Ты вдыхаешь в меня жизнь, возвращаешь то, что отнял Генри.

Я что-то взволнованно говорю в ответ. Мы касаемся друг друга коленями, прижимаемся щеками, крепко сцепив пальцы, — и внезапно осознаем, что мы враги. У нас противоположные цели. Я ничего не могу сделать для Генри. Пока Джун здесь, Генри будет слабым, мои объятия не помогут. Когда я говорю Джун, что люблю ее, то думаю лишь о том, что могу сделать для Генри, этого мужчины-ребенка. Он мне больше не любовник, потому что мужская сила ушла. Мое тело помнит мужчину, который умер.

Но какую великолепную игру мы затеяли! Кто из нас демон? Кто лжец? Кто человек? Кто хитрее и умнее всех? Кто сильнее? Кто любит больше? Три наших сильных «эго» борются за превосходство или за любовь, а может, это одно и то же? Я хочу покровительствовать и Генри, и Джун. Я кормлю их, работаю на них, я готова ради них на любые жертвы. Возможно, мне даже придется отдать им жизнь, потому что они уничтожают друг друга. Генри беспокоится, как я одна доберусь в полночь от вокзала, проводив Джун, а она говорит:

— Я боюсь твоей безупречности, остроты чувств, — и прижимается ко мне, как будто хочет почувствовать себя маленькой.

А потом я получаю замечательное письмо от Генри, такое искреннее в своей простоте:

Анаис, спасибо, что не давишь на меня сейчас… Умоляю, не теряй веру. Я люблю тебя больше, чем когда-нибудь раньше, правда, правда! Мне ужасно не хочется доверять бумаге то, что я должен рассказать тебе о моих первых двух ночах с Джун. Когда мы увидимся, я все тебе расскажу, и ты поймешь, что я весь открыт для тебя. Как это ни странно, мы с Джун не ссоримся. Как будто у меня теперь больше терпения, понимания и жалости, даже сострадания, чем прежде… Я скучал и скучаю по тебе, я думаю о тебе (господи, прости!) в такие минуты, когда ни один нормальный мужчина этого бы не делал… Прошу, дорогая моя, любимая моя Анаис, не говори со мной так жестоко, как в последний раз по телефону. Не говори, что счастлива за меня. Зачем? Я чувствую странную печаль и напряжение и не могу объяснить своего состояния. Я хочу тебя. Если ты оставишь меня сейчас, я совсем потеряюсь. Ты должна верить в меня, неважно, что иногда это так трудно. Ты спрашиваешь, поедем ли мы в Англию? Боже, что я могу сказать? Чего бы хотел я сам?

Отправиться туда с тобой, остаться там навсегда. Я говорю это тебе сейчас в момент, когда Джун вернулась ко мне в лучшем своем обличье, в наших отношениях могла бы возродиться надежда, если бы я захотел. Но, как и у вас с Хьюго, я понимаю: все пришло слишком поздно. Я это уже пережил. Теперь я знаю, что должен пережить с Джун некий прекрасный и печальный обман. Ты страдаешь, и это причиняет мне страшную боль.

Возможно, сейчас ты увидишь в Джун больше положительных качеств и станешь меня за это ненавидеть или презирать, но что я могу поделать? Прими Джун такой, какая она есть. Эта женщина может очень много для тебя значить, но не позволяй ей встать между нами. Что вы можете дать друг другу — не мое дело. Просто помни, что я люблю тебя. И, пожалуйста, не наказывай, избегая встреч со мной.

Прошлой ночью я плакала. Плакала, потому что я наконец стала женщиной, только процесс этот оказался слишком болезненным. Я плакала, потому что перестала быть ребенком, слепо верящим во все. Я плакала, потому что мои глаза раскрылись и передо мной предстал реальный мир: я увидела эгоистичную натуру Генри, властолюбие Джун, поняла, как ненасытна моя жажда творчества, творчества, которое занято окружающими и потому не может быть самодостаточным. Я плакала, потому что утратила веру, а я так хочу верить. Я все еще способна страстно любить, даже потеряв веру. Значит, это человеческая любовь. Я плакала, потому что отныне плакать буду меньше. Я плакала, потому что избавилась от боли, но еще не привыкла к ее отсутствию.

Итак, сегодня вечером ко мне приезжает Генри, а завтра я собираюсь провести день с Джун.

Воркование ( фр. ).

горячий, дикий мужчина ( исп. ).

«Люби только меня» ( фр. ). Марка французской пудры, популярная в начале XX века. — Примеч. ред.