Шахразада - Грешник Шимас

— Ты узнал об этом из книг? Жизнь в Кордове, похоже, не прошла для тебя даром?

— Да, — Шимас кивнул. — Я читаю по-латыни, по-гречески, по-арабски, по-персидски и немного на санскрите.

Торговец одобрительно покачал головой.

— Ты, я слышал, еще и врач?

— Кое-чему я учился… Все знания как-то между собой связаны, и я учился тому, чему можно было. Много знаю о море и о звездах, много об истории, о расположении стран на земле, кое-что из алхимии…

За беседами время текло, быть может, медленнее, чем хотелось бы, но достаточно быстро для того, чтобы заметить, что близится закат. Дождь все не унимался, что было для беглецов и благом, и проклятием, ибо стражники куда охотнее возвращались в казармы, чем рыскали по мокрым дорожкам у насыпи. Беглецам было холодно, но стало еще холоднее, когда мимо прошли шестеро солдат с мечами в руках. Иногда очевидное остается незамеченным: они не пытались заглянуть за старую насыпь, даже поленились сделать лишний шаг в ту сторону.

Дождь продолжался, и гром ворчал и порыкивал в пустых ущельях, словно угрюмый грубиян, раздраженный Аллах знает чем.

— У калитки трое? — спросил Ибн Айлас. — Трое… Ну что ж, я возьму двоих на себя.

— Двух сразу? Не знал я, что ты такой жадный. Может быть, лучше, если двое достанутся мне?

Торговец посмотрел на Шимаса суровыми и спокойными глазами — юноша сейчас окончательно уверился в том, что Ибн Айлас некогда был воином, и не из последних. Быть может, его лавка была лишь прикрытием — и солдат стал лазутчиком из-за солидных своих лет…

— Слышал, Фатима вернулась в отцовский дом…

— Но откуда ты знаешь об этом?

Ибн Айлас не ответил — он прикрыл глаза, давая юноше понять, сколь смешны такие вопросы.

— Я рад, что ей удалось добраться без приключений… Она прекрасна и так нежна… — едва слышно проговорил Шимас.

Торговец усмехнулся, не открывая глаз.

— Ты думаешь о женщинах и сейчас?

— Любое время подходит, чтобы думать о женщинах, — усмехнулся юноша, — и даже когда в меня вонзят клинок, который отнимет у меня жизнь, и тогда я буду думать о женщинах… или об одной женщине. А если нет, то, значит, смерть пришла слишком поздно.

Тучи становились все тяжелее, темнее, и гром перекатывал свои барабаны, чтобы предупредить о грядущем нападении. Шимас предчувствовал, что ночь будет страшная, самая тяжелая из всех, что ему довелось пережить.

Он стер влагу с клинка и еще раз взглянул на золотые буквы, гласившие «Смерть врагам!»

— Сегодня ночью тебе достанет работы… Или у меня больше не будет врагов и работы для тебя!

И с этими словами он натянул плащ на голову и уснул.

Проснулся юноша в темноте.

— Время, — прошептал торговец, — и буря усиливается.

Поднявшись со своего места, Шимас отряхнул плащ и подобрал вокруг себя, чтобы он не мешал движениям.

— Как-то раз, — заметил Ибн Айлас, — собрались мы разорить один прибрежный город… так вот, идя на штурм, мы выбросили наши ножны и поклялись, что не спрячем мечей, пока не победим…

Шимас в темноте улыбнулся своей догадке.

— Весьма благородное решение… — ответил он. — Считай, что я свои тоже выбросил, я их оставлю только потому, что они усыпаны драгоценными каменьями. Кто знает, не понадобится ли нам когда-нибудь рубин-другой?

Они сделали несколько шагов плечом к плечу, обнажив клинки. Когда человек теряет свободу, обратный путь к ней всегда долог… Не дойдя до насыпи, остановились в густой тени дерева, глядя на факелы, которые плевались и брызгали искрами на дожде. В их свете стоял здоровенный детина, толщиной с них двоих.

— Чтобы потопить этакую посудину, потребуется побольше, чем пара локтей меча, — прошептал Ибн Айлас. — Отдай-ка его мне.

— У тебя аппетит слишком разыгрался, — усмехнулся Шимас.

Толстяк широкими шагами расхаживал взад-вперед перед калиткой в насыпи, громогласно изъявляя свое неудовольствие. Речь его была грязна и груба, как у уличного грабителя, и юноша подумал, что еще ни разу не встречал человека, которому с большим удовольствием пустил бы кровь.

— Живей, лентяи! — орал толстяк во всю глотку. — Вот уж правда, что если раба морить голодом, то он дрыхнет, а если кормить, то развратничает!

Потянулись рабы с корзинами на головах, они вереницей двигались к калитке. Стражников снаружи видно не было, но там тоже светился факел. Какой-то бедняга из вереницы поскользнулся, и вся поклажа вмиг оказалась в луже.

— Эй ты там! Ну-ка, поднимай все, живее! Да смотри, чтобы мой меч не пересчитал тебе ребра, пока ты возишься в грязи!

В калитку шагнул стражник.

— Да убери ты его, и дело с концом…

У калитки теперь стояло трое стражников, отчетливо видимые в свете факелов. Торговец, не говоря ни слова, метнулся вперед, и громила-солдат завизжал, когда его пронзила сталь. Отбив клинок второго стражника, Шимас сделал выпад, но слишком поспешный.

Солдат поймал юношу самым концом своего меча, брызнула кровь, но Шимас ударил слева, и острое, как бритва, лезвие наполовину отсекло тому руку. Он отшатнулся, и рабы, не тратя времени на размышления, отшвырнули корзины и бросились к калитке.

Солдат, которого Шимас ударил, снова пошел в нападение, но клинок юноши пронзил его, а Ибн Айлас был уже у калитки.

— Слишком медлишь, сынок! — крикнул он. — Иди, поучись, как надо!

Но как раз в тот миг, когда он собрался проскочить через проем, великан-стражник захлопнул калитку. Щелкнул замок. А вдалеке уже слышались крики и топот бегущих людей.

Ключ исчез. И шансы выбраться исчезли вместе с ним, если только…

— Отойди! — прошипел Шимас и засунул одну из начиненных свинцовых труб за ручку калитки, рядом с гнездом, куда входил засов.

Вторую он подвесил на бечевке к петле, а потом поджег оба фитиля.

— Назад! — крикнул юноша. — Отойди!

— Что это? Что ты делаешь?

— Чинийцы называют это «хуо-яо», химическим огнем…

Шимас прошипел это, с силой оттаскивая торговца от захлопнувшейся калитки. Топот бегущих ног приближался, снаружи в калитку колотил стражник. Огонь полз по шипящим шнурам. Сердце юноши лихорадочно колотилось. А вдруг слишком мокро? А если в книге ошибка? Наполовину боясь сил, которые мог выпустить на свободу, он отступил назад.

К насыпи, тяжко топая по лужам, мчались вооруженные люди, в свете факелов поблескивали обнаженные клинки. Теперь они бежали через сад, между деревьями…

Ночь разлетелась вдребезги, расколотая вспышкой, рванулось вверх чудовищное полотнище пламени, потом второе. Что-то пронеслось над головами присевших от страха солдат с сердитым ворчанием, и беглецов окутали клубы удушливого дыма.

Стражники, ошеломленные громоподобным грохотом, дымом и чудовищными вспышками, застыли как каменные. Сквозь дым показалась разбитая вдребезги калитка, остатки которой держались только на нижней петле.