Пьер Луис - Афродита

Наконец Кризи осмелилась сдвинуть один из обломков ступни Гермеса, и под камнем мягко засветился жемчуг.

Она вытащила ожерелье. Каким же оно было тяжелым! Кризи и не подозревала, что жемчуг может так много весить. Бусинки были почти идеально круглые и отливали перламутровым лунным блеском. Семь нитей следовали одна за другой, все увеличиваясь, словно круги на воде, в которую уронили драгоценный перстень.

Кризи надела ожерелье.

Она проводила по нему рукою, закрыв глаза, чтобы сильнее ощутить прохладу, которую источали эти баснословные жемчужины. Она равномерно распределила все семь нитей на шее и плечах, опустив последнюю в горячую впадинку меж грудей, и вздрогнула от холода, вдруг пронизавшего ее.

Затем она вынула из тайника гребень слоновой кости, погладила почти стершийся барельеф царицы, а потом несколько раз примерила его так и этак, прежде чем закрепила в своих пышных волосах.

После этого она вытащила из цоколя серебряное зеркальце и, взглянув в него, насладилась созерцанием победно улыбающейся женщины, в чьих волосах мерцал царский гребень, а грудь была украшена ожерельем, отнятым у богов.

Закутавшись с головою в свою накидку и скрыв в ее складках зеркальце, она покинула некрополь, так и не сняв роковых даров.

Когда рабы Храма подтвердили взбудораженной толпе, что свершилось святотатство, ошеломленные люди медленно растеклись по Садам.

Куртизанки метались меж черных оливковых дерев, посыпая головы пылью, вырывая на себе волосы, царапая лица и безудержно рыдая.

Толпа молча спустилась к городу по Дромской дороге и побережью. Владельцы лавок, испуганные случившимся, убрали с пути свои разноцветные лотки, и деревянные навесы чередовались со слепыми, запертыми ставнями, словно монотонные заборы.

Жизнь в порту тоже замерла. Матросы недвижимо сидели на каменных глыбах. Готовые к отплытию корабли осушили весла и убрали паруса. Команды и пассажиры кораблей, ожидавших на рейде сигнала к отплытию, терялись в догадках, уверенные, что в Александрии свершился новый переворот, и те, у кого оставались родственники во дворце, приносили жертвы, чтобы умилостивить жестоких богов.

На углу Фара и дамбы Родис в толпе столкнулась с Кризи.

— Ох, дорогая, как страшно, правда? Мы с Мирто все время боимся, как бы нас не разнесла толпа. Возьми нас за руки.

— Ты слышала что произошло? — спросила Миртоклея. — Схватили преступника? Его пытают? Со времен Герострата не случалось ничего подобного. Боги отвратили от нас свои взоры. Что с нами будет?!

Кризи не ответила.

— Мы принесли богине голубей, — продолжала девушка. — Но вспомнит ли она теперь о них? Богиня, конечно, разгневана. А ты, моя бедная Кризи! Ты должна была стать сегодня или очень счастливой, или очень могущественной...

— Дело сделано, — тихо промолвила куртизанка.

— Как!

Кризи поднесла к губам правую руку, словно призывая к молчанию.

— Смотри хорошенько, Родис. Смотри и ты, Миртоклея! То, что вы узрите сейчас, не видели глаза человеческие с тех пор, как богиня спустилась на Иду. И ничего подобного никто более не увидит до конца дней своих — и рода человеческого!

Подруги отшатнулись от нее, словно от безумной. А Кризи поспешно дошла до Фара, мраморного гиганта, сверкающего семью шестиугольными ярусами, толкнула бронзовую дверцу маяка, скользнула туда и гулко задвинула засов.

Прошло несколько мгновений. Гул толпы сливался с мерным шелестом волн.

И вдруг раздался крик, подхваченный тысячью голосов:

— Афродита!

— Афродита!

Крики вздымались в небо и обрушивались на землю, как гром. Восторг, счастье, самозабвение...

Толпа, заполнившая дамбу, бросилась к острову, залила скалы, люди взбирались на крыши, на маяки, на башни. Остров был уже переполнен, а люди все прибывали.

Не было конца этому потоку народа. От дворца Птолемеев до стен Канала, Царского Порта, Большого Порта все было заполнено людьми. И над этим океаном голов качался, словно утлый челнок в шторм, золоченый паланкин царицы Береники.

Елена у врат Схеи, Фрина в волнах Элеузиса, Таис, возжегшая Персеполис, — оказывается, никто из них не знал, что такое истинный триумф!

Кризи через Западные ворота появилась на первой террасе монумента, сложенного из красного мрамора.

Она была обнажена, как подобает богине, левой рукою придерживая края трепещущей накидки, гребнем закрепленной на голове так, что она казалась продолжением ее кудрей. В правой руке сверкало зеркало, отражая клонившееся к западу солнце.

Чуть склонив голову, величественно и грациозно, она поднималась по ступеням внешней лестницы, спиралью окружавшей ярко-красную башню.

Закат превратил жемчуга в кровавые рубины. Кризи поднималась ввысь, и ее тело, освещенное лучами солнца и торжества, богоподобное в своей красоте, переливалось цветом огня и цветом крови, то сливаясь с раскаленным пурпуром стен маяка, то выделяясь на их фоне, словно золотой факел.

Она уходила в небо.

— Тебя любят боги! — изрек старый тюремщик. — Если бы я, бедный раб, был повинен хотя бы в сотой части свершенных тобою преступлений, меня уже давным-давно вздернули бы на дыбу, подвесили вниз головой, четвертовали и с живого содрали бы кожу. Мне бы влили уксус в ноздри, набили рот песком, а когда я умер бы от боли, тело мое бросили бы гиенам. Тебя же, укравшую, убившую, осквернившую, никто и пальцем не тронул. Ты заключена в самую лучшую камеру. Разрази меня Зевс, если я хоть что-нибудь понимаю! Должно быть, у тебя есть добрые знакомые во Дворце.

— Подай мне гранат, — произнесла Кризи. — У меня пересохло во рту.

Старый раб принес зеленую корзинку с плодами и вышел.

Кризи осталась одна.

На нее надели длинные одежды из белой шерсти. В них было жарко. Кризи лениво подошла к окну, зевнула и облокотилась о стену.

Там, на чистом небе, сияла такая яркая, такая светлая луна, что ни одной звездочки не было видно.

Такою же ночью, семь лет назад, Кризи покинула Генисарет. Она вспоминала...

Их было пятеро. Это были торговцы слоновой костью. Они украшали своих лошадей с длинными хвостами забавными кисточками. Они подобрали девочку у водоема... А прежде — чистые воды озера, голубоватые в вечерней дымке июля, высокое небо, прозрачные дали Галилеи. Их дом окружали заросли розового льна и тамариска. Колючие кусты каперса возникали то тут то там над розоватым морем трав, и чудилось, что цвет волн, бегущих по ним, это и есть цвет ветра.

Девочки искали розовые раковины в прозрачном ручье, под сенью цветущих олеандров; цветы были на воде, цветы были на лугу, и в горах росли огромные лилии, а вершины гор напоминали груди юной девушки...