Иван Ефремов - Тамралипта и Тиллоттама

Тамралипта направил дуло прямо в ненавистное, искаженное яростью лицо и нажал спуск. Широко раздутые ноздри, выпученные глаза и раскрытый рот жреца наполнились брызгами едкой жидкости. Дыхание Крамриша остановилось, он ослеп и с воем грохнулся на землю, кашляя, икая и чихая. Нож выпал из обессилевших рук, жрец мотал головой и яростно тер лицо, на котором слезы, слюна и сопли смешались с пылью в грязную липкую массу. Остолбенев, люди смотрели на поверженного предводителя, быстро превратившегося в жалкое непристойное существо. Один лишь заклинатель змей дернулся к крышке корзинки, но инженер опередил его и дважды нажал на спуск пистолета. Неприкасаемый очутился в облаке распыленной отравы и через секунду корчился на полу, подобный жрецу-брахману, и, пожалуй, выглядел не столь отвратительно.

Корзинка упала на бок, крышка слетела, и из нее выскользнула огромная королевская кобра. Страшная змея поднялась, раздувая капюшон и угрожающе раскрыв пасть. Этого было достаточно для прихвостней Крамриша — люди с воплями ужаса устремились к выходу, толкая и тесня друг друга, забыв о неизвестных пришельцах и девушке. Без малейших колебаний инженер направил оружие на змею и несколькими нажатиями гашетки буквально полил смертельно опасное пресмыкающееся. Змея развернулась, подскочила вверх, опрокинулась на нижнюю скамью и стала биться, свиваясь, развиваясь и широко разевая пасть.

Тамралипта облегченно вздохнул и повернулся к Тиллоттаме. Та замерла, ухватившись за пояс художника, и, как зачарованная, переводила взгляд с корчащегося Крамриша на извивающуюся кобру и обратно…

— Идем, Тиллоттама! — сказал художник, и девушка вздрогнула. Не оглядываясь, они вышли, светя фонарями и настороженно глядя по сторонам, опасаясь засады. Но все было тихо. Инженер с грохотом захлопнул железную дверь и хотел задвинуть засов, но Тамралипта остановил его.

— Чем меньше в городе будет шума, тем лучше. Крамриш не захочет раздувать дело — он сам виноват во многом… А мы через пять минут будем за пределами его досягаемости.

— От души желаю, чтобы кобра расправилась с обоими мерзавцами, — сказал инженер, — со страху я не сообразил и слишком сильно опрыскал ее, — добавил он, сокрушенно покачивая головой.

Они медленно, настороженные и готовые к любой неожиданности, прошли сад — Тамралипта впереди, потом девушка, позади инженер. Тучи разошлись, и луна ярко светила. За калиткой Мугаль приветствовал их свистом.

— Что вы сделали с ними? — спросил шофер, открывая дверцы. — Я сначала подумал, что вам несдобровать! Целая толпа с криками промчалась в сад следом за вами. Но еще быстрее они неслись назад — только молча!..

Тамралипта подхватил Тиллоттаму на руки, усадил на заднее сиденье и сел рядом. Взвыл стартер, загорелись огоньки на приборах вокруг руля, ярко вспыхнули фары. Покачиваясь, машина с ревом медленно выползла на улицу, ускорила ход, понеслась по безлюдному спящему городку. Вот шоссе, старая башня на въезде — какие-то фигуры в белом, размахивая широкими рукавами, возникли у дороги — мимо!

Бхутесвар остался позади. Стрелка спидометра в фосфорической зеленой чашке ползла направо — 40, 50, 60…

Инженер глянул на спидометр и внезапно расхохотался. Тамралипта и Тиллоттама вздрогнули.

— Джай! Джай! [18] Победа. Не могу, какая рожа была у этого… главного жреца, когда ты прыснул ему прямо в глаза… ой, не могу!

Девадази и художник тоже захохотали. Они никак не могли остановиться — смех становился истерическим. Шофер остановил машину и заорал на них во весь голос. Все трое успокоились, выпили воды, и путешествие возобновилось. Тамралипта сидел, не сводя глаз с Тиллоттамы, держа в руках маленькие доверчивые ладони, чувствуя, что Тиллоттама с каждой минутой становится ему ближе. Отвечая на его немой призыв, девушка прислонилась к его плечу. Бросая взгляды на художника, она встречала его безотрывные, полные любви глаза, смущенно опускала ресницы и смотрела вперед на дорогу. В первый раз в жизни девадази ехала в машине. Сказочной птицей, волшебным слоном казался ей могучий автомобиль, летевший вперед в свете луны в неведомое, неизвестное, но, безусловно, чудесное завтра. Залогом этому — сидевший рядом художник, его сильное плечо, его добрые глаза, в которых — любовь! И измучившаяся душа девушки понемногу, осторожно и недоверчиво, как будто боясь, что все окажется сном, развертывала крылья своих грез о счастье, дружбе, любви и свободной жизни. А Тамралипта, отдаваясь стремительному полету машины и любуясь девушкой, исполнился горячей благодарности к великому могуществу человеческого ума. Так легко и быстро освободить Тиллоттаму из подземелья, справиться с бандой врагов и увезти ее далеко-далеко от всего страшного, пережитого ею, от плена и унижения… Автомобиль, какие-то химические пистолеты — и верный друг… Он не удержался и поделился мыслями с инженером.

— Так-так! — задумчиво ответил инженер, закуривая сигарету. — Но могло быть и наоборот — пистолет мог подстрелить тебя, автомобиль увезти Тиллоттаму… Нет, достижения техники ничего не значат без человека.

Без доброты и любви, без умной направленности техника нисколько не лучше, а много хуже каменного топора первобытности. Сейчас, когда мы ворвались в старинную храмовую жизнь со своими новейшими орудиями, эффект действительно был волшебный… но ты не слушаешь меня!

Тамралипта встретился глазами с любимой. На этот раз она не отвернулась, и в ее глазах художник прочитал такую горячую благодарность, какую и не мог вообразить в своих прежних мечтах! Тамралипта забыл обо всем окружающем. Кришнамурти долго смотрел на обоих, затем с тихой улыбкой, подавив вздох легкой, чуть завистливой печали, отвернулся к переднему стеклу.

— Вот что значит художник! — сказал он не то себе, не то шоферу.

— А что такое? — откликнулся Мугаль.

— Как хороша его девадази, я говорю!

Шофер долго смотрел в зеркало на застывшую во взаимном созерцании молодую пару.

— Девадази прекрасна, даже очень, — важно согласился шофер, и Кришнамурти с некоторым злорадством уловил подавленный вздох. Машина резко повернула налево.

— Стой, стой, куда?! — закричал инженер. — Нам ведь не в Дели! Нечего пялиться на чужих невест, разворачивайся на Калькутту.

— На красоту только и смотреть — она дает и радость, и хорошую грусть. Жалеешь, что у тебя нет такой, а могла бы быть, — спокойно отпарировал шофер, разворачивая машину, — только смотреть надо по-хорошему и показывать тоже без расчета!

— Верно, Мугаль, я и не знал, что ты философ, — весело произнес инженер, следя за приближающимися огоньками переезда. Широкая лента асфальта тянулась на юг — они снова выезжали на Великий торговый путь.