Шахразада - Халиф на час

Она боялась этой минуты. Опасалась собственного желания. Страшилась новых обид, которые еще может причинить ей этот юноша, которому, быть может, уготовано место ее мужа…

Но, попытавшись что-то сказать, она немедленно осеклась, увидев пугающую нежность в глазах Абу-ль-Хасана. Невыразимую. Трепетную.

Фатьма еще могла бы найти силы для сопротивления, если бы не это. Время, казалось, остановилось. Фатьма не шевелилась. И Абу-ль-Хасан, пойманный в ту же зачарованную сеть волшебства, тоже застыл. Он всего лишь хотел ощутить ее близость и тут же отпустить. Но теперь… теперь страстно, отчаянно мечтал поцеловать ее, добиться от нее признания в том, что она испытывает такое же безумное желание.

Сжав ладонями ее лицо, он чуть подался вперед и коснулся ее губ своими. Пламя, жгучее и беспощадное, взметнулось внизу живота, стало лизать его грудь, причиняя острую боль. О Аллах всесильный, помоги ему, он не может без нее! Взять ее сейчас, немедленно, прямо здесь. Ощутить ее мягкое тело, вонзиться в податливые глубины…

Но как ни велико было нетерпение, Абу-ль-Хасан сдерживался, не желая брать Фатьму силой.

Разжав руки, он стал медленно расстегивать узкий, по моде, кафтан. И только потом положил ее ладонь себе на грудь, на то место, где тревожно билось сердце.

– Я хочу тебя, – тихо обронил он.

Фатьма прикрыла глаза. А он не подумал отступать и, повернув прекрасную женщину лицом к себе, начал расстегивать крохотные пуговицы на высоком вороте, но дойти до конца ряда не хватило терпения. Он поспешно спустил с плеч тонкую материю. Фатьма оставалась неподвижной, как мраморная статуя, но в ямочке между ключицами под пальцами Абу-ль-Хасана бешено билась нежная жилка.

Сильная рука накрыла мягкий холмик, и Фатьма едва не упала в обморок.

– Я хочу делать тебя своей снова и снова.

Что ей остается? Убежать? Скрыться? Но желание уже боролось с паникой, туманившей голову. Попытайся Абу-ль-Хасан принудить ее, она стала бы сопротивляться. Но он вел себя как потерявший голову возлюбленный, который старался не столько брать, сколько отдавать. Готовый на все, чтобы угодить любимой.

– Пожалуйста, позволь мне… – прошептал он, словно прочитав ее мысли.

И когда отогнул ворот сорочки, обнажил ее груди, Фатьма почувствовала, как он напряжен.

– Абу-ль-Хасан…

– Ш-ш-ш, сердце мое…

Он не дал ей возможности протестовать, мягко поднял на руки и перенес к ложу. Она вцепилась в его плечи, сама не понимая, хочет ли оттолкнуть или прижаться нему. Но ее тело предательски отозвалось на первое же касание: сосок превратился в твердый камешек, а между ног словно вонзилась стрела желания. Фатьма глубоко, прерывисто вздохнула.

– Не надо…

Но сил противиться уже не осталось. Ни сил, ни желания. Она жадно впитывала жар и мощь, исходившие от этого великолепного молодого тела.

Он стал ласкать ее языком, и Фатьма слабо забилась в его объятиях. Когда он совлек с нее сначала жилет, а потом и рубаху с крошечными жемчужными пуговицами, она не слишком усердно попыталась увернуться, но Абу-ль-Хасан быстро заставил ее сдаться горячими поцелуями. У Фатьмы кружилась голова, туман застилал глаза, и окружающий мир мгновенно исчез. Губы Абу-ль-Хасана проложили цепочку вниз, по обнаженной шее, ключице, к нежной округлости груди…

Когда он снова отыскал ее сосок, она уже была готова на все. Ничто не заставит ее отвергнуть настойчивый призыв этих губ, возбужденной плоти, неутомимого языка.

Фатьма затрепетала, когда он настойчиво прошептал:

– Позволь мне любить тебя, милая.

Сжав ее налившиеся желанием груди, он принялся по очереди покусывать воспаленные соски, и последние слабые попытки отстраниться были забыты.

– Пожалуйста…

– Знаю, прекрасная, знаю…

Он ласкал упругие груди, пока с ее губ не сорвался жалобный стон. Тогда он стал сосать распаленные маковки с такой силой, что стенки ее лона судорожно запульсировали. Пришлось закусить губу, чтобы не взмолиться о новых, еще более исступленных ласках.

– О моя звезда, что ты делаешь со мной, – охнул Абу-ль-Хасан, прижимаясь к ее бедрам своими, и Фатьма непроизвольно выгнулась, жадно втягивая ноздрями запах его разгоряченной кожи. О да, противостоять этому желанию невозможно. Ее разум и воля бессильны перед ним.

Абу-ль-Хасан коснулся ее тайного сокровища, но тут же отдернул руку. Она уже была бесстыдно мокрой, истекала хмельным соком любви, и он принялся потирать ее, намеренно пытаясь воспламенить еще сильнее.

– Сейчас я сюда войду, – властно объявил он. – Хочу ощущать, как ты сжимаешь меня. Жаркая. Влажная. Тугая…

Фатьма тихо вскрикнула, когда его палец раскрыл тесно прилегавшие друг к другу лепестки, но ноги сами собой разомкнулись, подстегиваемые желанием. Абу-ль-Хасан не спускал с нее горящих глаз.

– Не противься мне, милая. Дай себе волю. Делай со мной что пожелаешь.

И, встав на колени между ее раздвинутыми ногами, стянул шаровары и прижался губами к вздрагивавшему животу.

– Абу-ль-Хасан… нет…

– Да. Ты жаждешь этого не меньше меня.

Едва отросшая щетина чуть царапнула внутреннюю сторону ее бедер; он развел ее ноги шире.

– Я поцелую тебя… там… любимая…

И он завладел ее истосковавшейся по его губам пещеркой в головокружительном поцелуе. Только жалкие остатки гордости удержали Фатьму от безумного крика.

Сжимая полные округлые бедра Фатьмы, он продолжал испепелять ее сладостными ласками, воспламенять каждым проникновением языка, погружать во все нарастающий водоворот наслаждения. Чувствительная плоть чуть вздрагивала, сжималась и содрогалась, но он продолжал играть на ней, как на драгоценном инструменте, лизал, покусывал, сосал, и Фатьма, всхлипывая, металась под ним. Цепляясь за его плечи, она молила остановиться, но он лишь что-то невнятно ворчал в ответ. А вскоре она окончательно забыла о стыдливости и скромности и мучительно алкала его прикосновений. Она умрет, если он сейчас остановится!

Фатьма теряла сознание и разум в долгом, бесконечно долгом приливе наслаждения, пока его рот терзал ее, посылая острые, безжалостные молнии с каждым движением, рождая первобытную жажду наслаждения.

– Я так затвердел, что взорвусь, если немедленно не утону в тебе.

Абу-ль-Хасан не дал ей времени опомниться от сокрушительной разрядки. Его давно сдерживаемое желание рвалось наружу. Приподнявшись, он торопливо стянул шаровары, пытаясь освободить восставшую плоть. Наконец он подмял Фатьму под себя и обжег раскаленным клеймом своей страсти.

– Абу-ль-Хасан…

– Я не могу сейчас остановиться, – пробормотал он. – Слишком хочу тебя.

Шелковистая плоть погрузилась в горячий бархат ее лона. Абу-ль-Хасан застонал, а Фатьма подалась ему навстречу. Но неожиданно он замер.