Шахразада - Тайна визиря Шимаса

– Я здесь, о мудрейший. Слушаю и повинуюсь!

Шимас кивнул.

– Главу стражи дивана сию секунду приведут…

Визирь снова кивнул. Он очень не любил, когда все вокруг видели в нем только пугало, здоровенного неотесанного болвана, но, увы, должен был признать, что маска эта весьма и весьма удобна. Что повеления страшного и безжалостного визиря исполняются молниеносно и в полной мере.

– Вот что, почтенный… – Визирь сделал вид, что забыл, как зовут старшину писцов. Иногда приходилось использовать и такие скверные приемы. – Я вижу, человек ты усердный, о деле пекущийся. До мудрого дивана стали доходить скверные слухи…

– Слухи? – На лице старшины писцов возник живой интерес.

Визирь вздохнул. «О, как все они любят ближнего!.. Как стараются обелить себя и утопить соперника… Увы, политика дело столь грязное, что иначе и выжить-то невозможно. Но сейчас это нужно мне, недалекому и неумному визирю…»

– О да, дурные слухи… Зная, что ты человек опытный, о деле исправно пекущийся, повелеваю, не ставя в известность никого лишнего, провести проверку всех наших платежей, до последнего медного фельса… Составь мне тайный рескрипт не позднее чем к вечеру завтрашнего дня. Поверь, я молод, но настоящее усердие прекрасно вижу. Обижен ты не будешь. Но помни – держи рот на замке!

Старшина писцов от гордости готов был лопнуть. Еще бы – такое дело… И ему (ему!) поручили возглавить тайную проверку для самого визиря.

«Да, этот будет рыть землю!.. Что ж, если все окажется так, как я опасаюсь, то у меня станет одним шпионом больше. Хотя не хотел бы я показать спину ни ему, ни кому бы то еще в этом славном заведении, полном таких… отзывчивых и добрых людей…»

– Я сделаю все! – прошептал, задыхаясь от счастья, старшина писцов. – Этот наказ для меня столь великая честь, что я не пожалею и самой своей жизни…

Визирь кивнул. Его слегка тошнило от угодливых физиономий. «О Аллах великий, Салех… Теперь я еще лучше понимаю тебя, друг мой… Жаль, что ничего изменить нельзя!»

Вечерело. Шимас с необыкновенным усердием рисовал у себя на лице ужасный шрам. Его жена, тяжело вздыхая, чинила черное платье, слегка пострадавшее в недавней драке.

– Аллах всесильный, но почему ты не можешь просто послать стражников, которые приведут этих недостойных пред очи халифа? Пусть бы он с ними разбирался.

– Халида, умница… Ну подумай сама – наша страна гордится справедливостью, равной для каждого из ее жителей, будь он последний бродяга или первый советник. Какие обвинения я смогу предъявить пятерым уважаемым мудрецам?

– Ты обвинишь их в заговоре… с целью свержения… или убийства нашего халифа!

– Это будут только мои слова. Никаких документов, никаких свидетелей… И халиф, да будет с ним во веки веков милость Аллаха всесильного, рассмеявшись, отпустит их на все четыре стороны.

– Но разве твоего слова мало? Ведь ты же визирь… А не голодный оборванец.

– О да, вот если бы они пришли к визирю… И ему в лицо сказали: о великий визирь, мы желаем сместить молодого и глупого халифа, помоги нам в этом…

– Но они же тебе и сказали!

– Нет, детка. Они намекнули об этом дюжему верзиле с пудовыми кулаками, который разбросал соперников, ввязавшись в драку в вонючей забегаловке. И выходит, что это я их обманул. Ведь я же не сказал им, кто я на самом деле…

– Но ты же можешь просто сказать это Салеху…

– Халида, прекраснейшая, умнейшая… не спорь со мной. У Салеха сейчас и без этих недостойных целая гора забот. И заботы эти ох как тяжки. Не надо обременять его еще одной. Я в силах усмирить этих шакалов, не прибегая ни к услугам стражников, ни к услугам судов. Хитрости будет вполне довольно.

Халида лишь неодобрительно покачала головой. Трудно спорить с мужем, когда вполне соглашаешься с ним и лишь беспокойство за него заставляет пытаться его в чем-то переубедить.

Шимас закончил и, повернувшись к жене, спросил:

– Ну как, прекраснейшая, достаточно ли он отвратителен, мой шрам?

– Главное, – улыбнулась та, – чтобы он был похож на вчерашний.

– Не беспокойся, я постарался повторить все в точности… Что ж, пора. Должно быть, у моего Жака уроки его изящного искусства уже закончились.

– Что ты им наговорил, безумный?

– Только то, что я даю уроки обращения с оружием… А изящным считают это искусство все у меня на родине.

– Аллахом молю тебя, Шимас, будь осторожен.

– Я буду осторожен. У меня слишком много планов на остаток моих дней, чтобы рисковать жизнью в компании столь гнусных господ, как вчерашние мои заговорщики. Не беспокойся, Халида, я ненадолго.

В сумерках главная площадь была даже красивее, чем днем. Высокие минареты, как суровые стражи, охраняли ее покой. Камни остывали, и визирь с удовольствием шел через город, наслаждаясь красотой вечера и покоем. Вот и харчевня «Лебедь и дракон». О, здесь преотлично знали, кто такой Жак-бродяга, но никогда этого не показывали. Хозяин харчевни, меланхоличный чиниец, считал, что каждому человеку надо время от времени побыть кем-то другим. И потому в ответ на громогласное приветствие Жака-бродяги лишь кинул, не отвлекаясь от своего дела.

Дочь хозяина, изящная Ли, подала визирю – о нет, Жаку! – целый поднос кушаний. Ибо Жак, устав после многих тяжелых уроков, конечно, должен был восстановить силы.

За этим занятием и застал его первый советник дивана, кутающийся в плащ и выглядящий из-за этого подозрительнее настоящего убийцы.

– Дружище! – вскричал радостно Жак, хлопая советника по плечу.

Тот присел от удара и прошептал:

– Глупец, не привлекай внимания…

– Прошу прощения, господин, – прошептал Жак.

«Эх ты, дурачок… Да если бы увидела нас сейчас городская стража… Мы бы уже с тобой обживали уютные камеры зиндана… Заговорщики… Вот что с людьми делают глупость и годы спокойствия. Аллах всесильный – дети! Право слово, глупые дети!»

– Вот так-то лучше, уважаемый, – зашептал первый советник. – Скажи мне, иноземец, ты сможешь ненадолго отложить все свои уроки?

– Ненадолго, должно быть, могу. Но ненадолго… Они же меня кормят…

– Не беспокойся, голодным ты не останешься. А если хорошо сделаешь свою работу, больше никогда и ни о каких уроках можешь не заботиться…

«Ого, господа… Да вы решили не оставлять свидетелей… Пытаетесь играть по-взрослому?»

– Это славно – не заботиться о пропитании… Сколько же ты готов заплатить?

– Говорю же, и голодным не останешься, и о пропитании больше никогда не задумаешься…

– Ладно уж, дяденька, говори!

Первый советник наклонился над столом и зашептал:

– Вскоре ты и еще несколько человек получите разрешение на вход в помещения дивана. Конечно, в сам диван никто вас не пустит… Но вы будете находиться рядом и слушать все беседы… Тебе надо стать там своим, чтобы все, от советников до стражников, привыкли к тому, что ты имеешь полное право находиться в этих стенах. Я дам тебе знать, когда в диване появится халиф… Ну а дальше – это уж дело твоего «высокого искусства»…