Шахразада - Хасиб и Царица змей

– Но мне кажется, что у тебя ничего не вышло.

– О да, у меня ничего не вышло. Каждая капля яда лишала меня сил столь быстро, что вскоре я был не сильнее новорожденного младенца. И тогда на поле битвы вышла она сама, Царица…

– О Аллах всесильный!

– Она не стала меня добивать, она лишь посмеялась надо мной, назвав глупцом и недоучкой. Увы, она лишила меня всех магических знаний и сил. Думаю, она была уверена, что я не протяну и дня. Но ты, умная и добрая красавица, обманула ее. И потому я остался жив.

– Ну что ж, маг Саддам. Я рада этому. Пусть ты и лишен магических сил, но ты не умер. А потому, думаю, сможешь еще вступить в битву с твоим врагом.

– О нет, добрая моя Мадина. Более я не буду ни с кем сражаться, ибо я уже не маг. Но я немало знаю и могу принести много пользы, ибо я все еще человек.

– И да будет так, уважаемый!

– Но ты, красавица… Ты позволишь мне остаться с тобой?

– Позволю ли? Конечно позволю… Если ты не будешь называть меня красавицей. Ибо я не терплю вранья.

– Его, о прекраснейшая, не терплю и я. И потому буду называть тебя и красавицей и умницей, ибо лучше тебя женщины в мире нет.

С этими словами он подхватил ее на руки и благоговейно внес в дом. О да, он не торопился, но и не хотел терять ни минуты. Мадина, конечно, прекрасно понимала, чего желает этот удивительный человек. Больше всего ее заботило в этот миг его здоровье – хватит ли у него сил на что-то большее, чем просто нежные прикосновения. И потому она с искренней тревогой проговорила:

– Не очень ли ты торопишься, уважаемый?

– О нет, прекраснейшая и желаннейшая из женщин мира. Я не тороплюсь, но времени терять тоже не намерен. И пусть сейчас тебе кажется, что меня может унести прочь самый легкий порыв ветерка, но, клянусь, у меня хватит сил, чтобы доказать тебе, что ты поступила более чем разумно, позволив мне остаться с тобой.

– Я в этом не сомневаюсь, – нежно улыбнулась Мадина.

Неужели она сможет забыться, стать самой собой? «Пусть ненадолго… Аллах великий, позволь мне сейчас побыть просто любимой женщиной!»

Саддам сбросил одеяние. Сейчас он был еще болезненно худ, но чувствовал необыкновенный прилив сил. О, сколь много иногда может значить для человека миг ожидания долгой и спокойной жизни, наполненной радостью взаимной любви и уважения!

Мадина хотела было не смотреть на него, но это оказалось невозможно. Тело Саддама завораживало. Да, он был худ, болезненно истощен, но даже болезнь не смогла изуродовать этого прекрасного и сильного мужчину. Его восставшая плоть чуть подрагивала, живя, казалось, своей жизнью, и от нее исходила такая мощная волна желания, что почтенная ханым с трудом верила своим чувствам. Более того, она испугалась этого вожделения так, словно была не мудрой вдовой, а неопытной девчонкой. Само собой куда-то исчезло одеяние. Мадина дрожала, пусть не от холода, но от ощущения куда более сильного и куда более непонятного.

Кровь молотом стучала у Саддама в висках, его тело горело от близости той, кого он так мучительно желал. Это чувство родилось в тот самый миг, когда он впервые почувствовал прикосновение нежных рук к своему горящему челу, и с каждым мигом становилось все более сильным. Сегодня же, когда Аллах великий даровал ему силы, чтобы покинуть ложе, Саддам понял, что не сможет жить, если не насладится нежностью этой прекрасной, единственной женщины. И его тело сейчас было готово воплотить в реальность самые безумные из мечтаний, которые уже жили в его воображении. Сейчас он был немногим опытнее юноши, который готов впервые возлечь с девушкой.

– Ты будешь счастлива со мной, удивительная женщина, – обжег ей губы его горячий шепот. – Не бойся, я не сделаю тебе больно. Просто доверься мне…

Невероятный, всепоглощающий шквал страсти, обрушившийся на Саддама, был неожиданным для него самого. При всем его жизненном опыте, при всей искушенности ему еще не доводилось переживать ничего подобного. И вызвала эту бурю не умелая обольстительница, каких немало видел он в своей жизни, а эта спокойная, удивительная женщина, с этого самого мига его собственная жена!

Он весь превратился в туго натянутый лук, готовый в любой момент выпустить свою стрелу… Но где-то в глубине сознания вдруг проснулась и запульсировала тревога.

«Она еще не готова… Она должна вспомнить, почувствовать, насладиться слиянием. Не торопись, иначе она запомнит только боль и то, что эту боль причинил ей ты!»

Допустить такое Саддам никак не мог. Более того, мысль о том, чтобы возбудить Мадину, подвести ее к пику наслаждения и лишь затем взять, доставила ему истинное удовольствие. Он жадно припал к ее губам.

– Остановись, глупец! – с внезапной силой запротестовала Мадина, уворачиваясь от его ищущего рта. – Пощади себя! Мне довольно лишь твоего слова, я не требую более никаких доказательств ни твоего чувства, ни твоего вожделения!

Саддам замер как громом пораженный.

– Мадина, прекраснейшая, о чем ты? – взорвался он. – Неужели ты не видишь, что я без ума от тебя? Разве ты не чувствуешь, как я хочу тебя? Неужели не понимаешь, что мечта соединиться с тобой подействовала лучше любой микстуры?!

И Мадине показалось, что ее живота коснулся кусок раскаленного железа. Она испуганно взглянула туда и… усмехнулась. Ибо его тело говорило куда яснее его слов.

– Теперь тебе понятно?! – хрипло выдохнул Саддам.

Мадина нежно улыбнулась. О да, ей было все более чем понятно. Она лишь удивлялась тому, сколь пылко ответила на желание этого, еще вчера неизвестного, совсем чужого для нее человека. «Аллах великий, я так давно не была с мужчиной… Его обидит моя холодность… Ну что ж, если так, то… Значит, я вновь останусь одна…»

О, сейчас сама мысль о долгих одиноких ночах была Мадине более чем неприятна. Но Саддам, должно быть почувствовав это, делал все, чтобы заставить ее забыть о целом мире, остаться с ней наедине и доказать, что холод и одиночество больше не вернутся в ее душу.

Его губы и язык принялись ласкать ее грудь, рука скользнула вниз, пальцы нащупали и стали мягко ласкать средоточие ее наслаждения.

По телу Мадины уже разливалась теплая волна возбуждения, кровь быстрее бежала по жилам, сердце стучало все чаще и чаще. Она не могла сказать, что это ей неприятно, но боялась, что не сможет ответить на желания его тела так, как ему этого хочется.

Пальцы и язык Саддама продолжали свою мучительную, сладостную пытку. Мадина начала задыхаться.

– Пожалуйста, не надо! – вскричала она, с ужасом чувствуя, что ей все труднее владеть собой. – Остановись!

– Не могу, удивительнейшая, не могу… Да и не хочу, – раздался его прерывистый шепот. – Ты просишь о невозможном. Лучше отдайся мне, забудь обо всем, постарайся почувствовать меня!