Пьер Рей - Аут

— Стреляй, сволочь! Ну, стреляй же!

— Уходите, — сказал мужчина. — Быстро!

«Никакого скандала, — предупредил их Клоппе. — Проучите и выставьте за дверь».

Итало посмотрел на лежавших и ухмыльнулся:

— Что, слабаки, получили?

Он повернулся и вышел в холл. Часы показывали 12.06.

Ультиматум предъявлен не был.

Военные действия были начаты.

Своей быстрой и блестящей карьерой в окружной полиции лейтенант Фриц Блеч был прежде всего обязан чисто типичным качествам швейцарца: гибкости ума, эффективности, упорству, чувству долга.

Цюрих был тем мировым перекрестком, на котором в течение суток преступных и забавных происшествий случалось больше, чем в любой другой европейской столице, правда, с небольшим отличием: иностранному туристу казалось, что здесь никогда ничего не происходит… На улицах нельзя было увидеть полицейского с дубинкой в руке, вид студентов говорил о том, что слаще учебы для них ничего нет, рабочие не выходили на демонстрации, а когда сталкивались два автомобиля, водители обменивались визитными карточками, приносили друг другу извинения и вместе шли в ближайшее кафе выпить по стаканчику, в то время как техничка оттаскивала искореженные автомобили в ремонтную мастерскую. Иностранные рабочие не докучали профсоюзам. Армия, составленная из добровольцев, не входила ни в один европейский военный блок, а солдаты по вечерам возвращались в свои комфортабельные квартиры. Жители города уважали полицию. Она одинаково защищала как богатых, так и менее богатых. Бедных, в прямом смысле слова, не было. К проявлению насилия полиция относилась нетерпимо, но свои функции выполняла незаметно, не стараясь составить из преступников японскую икебану и сунуть ее под нос туристам.

Искусство полиции заключалось в том, чтобы не поднимать волн. Никогда! Все, что не выходило за рамки приличия и не нарушало общественный порядок, было терпимо. Мошенников незаметно изолировали, убийц высылали из страны, а ревнивые мужья сводили счеты с женами в Гамбурге, Лондоне, Риме или Париже. Круглосуточно была открыта граница для десятков тысяч туристов, которые везли в страну валюту. И при всем этом — никакого проявления расизма к приезжим…

Но власти округа бдительно следили за тем, чтобы приезжающие иностранцы не пользовались их территорией для выяснения своих отношений. Именно этим и занимался Фриц Блеч.

В рапорте он, естественно, изложил свои соображения относительно связи, существующей между отрубленной ногой и американским полицейским, «случайно» выпавшим из окна отеля «Сордис» три дня тому назад. С точки зрения логики, чтобы связать эти два события — подвести их под общий знаменатель, — следовало взять на учет всех американцев, находившихся в городе в момент драмы. Но их было столько!..

Дипломаты, банкиры, политики, честные бизнесмены и шулеры… Цюрих представлял собой кипящий котел приездов и отъездов, и проследить за всеми не представлялось возможным. Тем не менее экспресс-расследование позволило лейтенанту выяснить, что после смерти Девида Кавано второй выходец из Соединенных Штатов, Патрик Махоуни, прилетевший из Нью-Йорка тем же рейсом, что и Кавано, в отель не возвратился. Счет за проживание остался неоплаченным, а его чемодан хранится у портье. После небольшого дополнительного уточнения оказалось, что этот Махоуни находится в списке людей капитана Кирпатрика — Центральное управление на 6-й авеню. Из этого следует, что оба дули в одну трубу… Другими словами, занимаясь решением каких-то своих проблем, они обошли стороной швейцарскую полицию на ее собственной территории, что очень не понравилось Фрицу Блечу.

Когда ему сказали, что Кирпатрик у телефона, он спросил себя, будет ли его коллега откровенен и поведет ли честную игру… Капитан любезно поинтересовался, говорит ли Фриц по-английски. Да, он говорит по-английски, но с немецким акцентом, хотя какое это может иметь значение!

— Как это произошло, лейтенант?

— Ничего определенного сказать не могу. Расследование продолжается, и говорить сейчас можно только о несчастном случае.

— И вы в это верите?

— До тех пор, пока не будет доказано обратное. Примите мои соболезнования.

— Спасибо.

— Вы могли бы мне помочь, капитан… Девид Кавано… он выполнял в Цюрихе какое-то задание?

— Да… В некотором роде… Обычная рутина…

— Не могли бы вы быть поточнее?

— Наблюдение…

— А!.. За кем он следил?

— За неким итало-американцем, подозреваемом в принадлежности к Синдикату.

— Фамилия?

— Послушайте, лейтенант… У Девида Кавано сиротами остались трое ребятишек. Я уже сообщил вдове… Это ужасно… Вы можете организовать транспортировку его тела в Нью-Йорк?

— Сразу же после вскрытия, капитан.

— Когда?

— Медицинское заключение я получу сегодня вечером. Я все сделаю…

— Спасибо.

— Капитан…

— Да?

— У вас в Цюрихе был только один человек?

Секунду Кирпатрик молчал.

— Два.

— Инспектор Махоуни?

— Да.

— Он возвратился в Нью-Йорк?

— Как вы сказали?

— Я спрашиваю, возвратился ли Патрик Махоуни в Нью-Йорк?

— Не думаю… мне об этом ничего не известно.

— А мне — тем более. Но ваш человек больше не появляется в отеле.

— Откуда вам это известно?

— Он исчез, не оплатив счет, — холодно ответил Фриц Блеч.

В Швейцарии, как, впрочем, и во всем мире, это не проходит незамеченным.

Выйдя из банка, Итало Вольпоне сел в «форд» и бросил Пьетро, сидевшему за рулем:

— Поехали!

Он был бледен от гнева и переполнявших его сознание вариантов отмщения. Когда он завладеет деньгами, он прикончит банкира. Нет, не сразу. Он даст ему возможность все забыть… И однажды, когда тот меньше всего будет этого ожидать, получит пулю в лоб, или взорвется вместе с машиной, или будет отравлен в ресторане, или сбит сумасшедшим водителем грузовика при переходе через улицу.

— Куда едем? — спросил Беллинцона.

— Заткнись! В отель!

Пьетро проглотил слова, которые собирался сказать. Он бросил взгляд в зеркало заднего обзора и заметил серый «опель», отъезжающий от тротуара. За рулем сидел тип, которого Фолько «вычислил» еще в аэропорту. До сих пор Беллинцона ничего не сказал Вольпоне о слежке за ними. Фолько попросил не говорить Малышу о том, что кроме О’Бройна и Зазы Финней, в лучший мир благодаря его заботам ушли еще два американских полицейских.

— Еще не время, — говорил Фолько. — Выберем момент, когда он будет в настроении.

Скромность напарника восхищала Пьетро, но он опасался последствий затянувшегося молчания. Реакция Малыша Вольпоне была непредсказуемой и всегда враждебной.

— Падроне…

Казалось, Вольпоне не слышит его.