Татьяна 100 Рожева - Медленнее, ниже, нежнее… (сборник)

– Ты права, конечно. Во всём. Мне еще очень нравятся его смс-абстракции, – я взяла телефон в руки, – вот например: «Сегодня весеннее равноденствие. Начинается лето. Чудесный день. Для тебя» Типа дарю тебе звезду с неба! Бери, не скромничай, у меня еще есть. Смешно, да?

– Тань! Влюбись, пожалуйста, в кого-нибудь более реального и честного по отношению к тебе. Хочется, что бы ты была счастлива не только от смс– викторины, но и от настоящего участия в твоей жизни. А этот так и будет тебя мучить, на поводке таскать. Поводок – ласковое сочувствие, неподдельный интерес, CMC в одно и то же время. Манипулятор вшивый! Так жалко тебя… я ж чувствую, что у тебя-то всё по-настоящему…

Я молчала. Количество справедливых слов перевалило критическую массу. Я была не в состоянии переварить.

– Ну, хотя бы сломай стереотип, что он назначает свидание, когда ему удобно, – смягчила Света, – он же раньше прислушивался и к твоим желаниям. Перестань ждать у моря его звонка! Бортани его! Хоть на время! Пусть поволнуется! А если в тину уйдет, так хоть место в душе твоей освободиться. И отлично! Будешь жить дальше, слегка отгребая левым плавником дерьмо от себя, просто чтобы тебя, замечательную, видно было. А то амур-то в линзах китайских, знаешь об этом?

– А правым плавником что делать, доктор? – улыбнулась я.

– А правым – да налить бы хорошо…

В бутылке Chateau Talmont урожая 2003 года оставалось примерно по последнему глотку.

– Давай! – я распределила в земляничные чашки последние капли и даже потрясла бутылку. – Всё! Ну? За дружбу или за любовь? Вопрос серьёзный. Бухла больше нет!

– За близость… – погасив мою театральность, просто сказала Света. – За близость между мужчиной и женщиной, между людьми вообще. Я сейчас не половой акт имею в виду. Он как следствие. А первоначально – что тебя удивляет, что тянет к этому человеку, а не к другому – близость, которую ты чувствуешь с ним. Что это за чувство такое, что ты знаешь его тысячу лет, откуда оно берется, хрен знает. Вот мы знакомы с тобой, – Света посмотрела на часы, – два часа тридцать девять минут! А, кажется, что ближе подруги не было никогда…

Мне захотелось поцеловать её. Я посмотрела ей в глаза. Она отвела взгляд. Кулончик на ключицах задрожал мелким «да-да-да». Что-то останавливало…

– Да… Я тоже так чувствую… – ответила я, убрав с её теплой щеки каштановую прядь, – знаешь, я однажды писала очередную хрень псевдолитературную и там у меня юная героиня должна была ехать в электричке. В обычной подмосковной электричке. Я задумалась, а чем там пахнет? Не мне, ровеснице Бальзака, которой везде воняет потом, мочой и безысходностью, а неиспорченной восторженной девушке? В этот момент позвонил знакомый мальчик, просто так, типа «привет-какдела-чеделаешь», я его и спросила: «Лёш, чем пахнет в электричке?» Он ответил, не думая ни секунды: «Сгоревшей травой и одиночеством». Представляешь? 21 год человеку! И всё! Одна фраза и понятно – мой человек. Я могу спросить у мужа, с которым прожили 20 лет, посреди разговора о чём-нибудь постороннем: «Чем пахнет в электричке?» «Чего? – он спросит сначала, а потом – «в смысле?» или «ты о чём?». А мальчик отвечает так, как я сама думала, но не успела еще в слова одеть. Что это такое? Не знаю…

– Я понимаю, о чём ты. Но это чувство может быть обманчивым. Кажется, что вы говорите на одном языке, а потом выясняется, что языком был член. У тебя что-то было потом с этим мальчиком?

– Ебсессно!

– Вот ты… боевая блядь, все-таки, – с явным удовольствием произнесла Света и махнула рукой, задев уже пустую бутылку из под Chateau Talmont урожая 2003 года. Бутылка слетела со стола, и, стукнувшись об угол шкафа, осыпалась на пол, как осыпается в сугроб пьяный китайский салют. То, что было целым еще мгновенье назад, лежало кучей мокрых осколков вокруг горлышка, покачивающегося из стороны в сторону, словно неразорвавшаяся граната.

– Мне кажется, наши отечественные бутылки так не распадаются на атомы с одного удара, – заметила я.

– Кажется, да… – растерянно проговорила Света.

– Знаешь, что? Тут палатка есть через дорогу, я сейчас! – я бегом выскочила в темный коридор, чтобы Света не успела меня остановить словами «да не надо, да мне уже пора, я, пожалуй, пойду…» Не хотела я их слышать.

Возле закрытой буфетной двери что-то большое и серое ковырялось в замке. Я вздрогнула от удивления.

– Ой! А я думала, я одна тут осталась!

Большое и серое повернуло ко мне белый блин лица, оказавшийся лицом матрёшки-железнодорожника. Тоже удивлённым.

– А ты-то чего тут? Темно ж! Я ж думала, ушли все!

– Горим на работе! – скаламбурила я, физически ощутив бессмысленность юмора как такового в этой ситуации.

– Аа, а я вот вернулась посмотреть, всё ли выключила. Уж до метро дошла, потом думаю, света-то нету, а я и не помню, выключила или нет. Так дадут, а там ж плита. Не могу вот замок открыть, застряло, что ль что-то. Ещё не видать ничо… – она, пыхтя, подёргала ключом в замке. В тусклом свете соседнего окна ее рука казалась живым серо-зелёным крабом, который пытается влезть в слишком маленькую норку замочной скважины. Дверь с надписью «Буфет» тряслась, но не поддавалась.

– Давайте я попробую, – предложила я.

– Ну, попробуй, – недоверчиво отошла в сторону женщина.

Я чуть покачала нагретый серо-зелёной клешнёй ключ и он, лязгнув и войдя глубже в замок, довольно легко два раза провернулся. «Что значит правильная глубина…» – подумала я нетрезво.

– Ну, слава богу, – выдохнула буфетчица. – Тебя как зовут-то?

– Татьяна.

– Недавно что ль у нас?

– Да.

– Ммм, а меня Антонина. Меня тут все знают.

– Мне винца бы бутылочку, Антонин.

– Буфет до четырех, – отчеканила буфетчица, но тут же исправилась: – Тебе какого? Белого, красного?

– А вы отличите белое от красного в темноте?

– А то как же! Они в разных углах у меня. Красное возьми, мы с девками пили, понравилось.

– Я лучше белое тогда, раз уж такой выбор. А деньги я завтра занесу, ладно?

– Ладно. Подходи, рыбу тебе оставлю.

– Вот спасибо!

Довольная, я вернулась в кабинет, держа добытую бутылку за горлышко, как остывшую дичь за шею. Так, наверно, чувствовал себя первобытный мужчина, таща добычу в пещеру. Свету я застала за уборкой пещеры. Она почти на ощупь наметала французские осколки советским веником на научный совок.

– Видала! – похвасталась я, тряся над головой добычей.

– О! – выпрямилась Света с совком в руке. – Как это ты так быстро?

– Буфет ограбила.

– А чего одну? – улыбнулась она.

– Ну, попробовать-то надо! Вдруг кислятина. Понравится, украду две.

Мы снова сели друг напротив друга, и я откупорила бутылку на удивление быстро. Сегодня мне везло на открытия.