К. Рэйсс - Спин

Я увидела певицу в холле, она выглядела задумчивой и решительной, словно убеждала себя в чем-то. Когда наши взгляды встретились, она резко остановилась.

— Мне так жаль, — сказала она. — Я была грубой и вела себя неподобающе.

Собравшись было отрицать это, я поразилась ее отчаянию, которое вырвало меня из транса. Я почувствовала еле уловимый аромат ели, словно была далеко в лесу, а вокруг меня был утренний беспорядок после ночи сидения у костра с песнями. Догорающие угли и капли росы смешались в песне, как следы сигаретного дыма, восходящего и исчезающего. А потом вдруг все исчезло.

— Мой брат полный придурок, поэтому я не виню тебя, — сказала я и почти тут же пожалела об этом. Я никогда не говорила такого, особенно про свою семью. Взяв ее руку, сжала. — Мы оба влюбились в твой голос.

— Спасибо. Я должна идти. Может, увидимся еще, — она высвободила свою руку и направилась к гардеробной.

Я снова уловила этот аромат. Наблюдая за ее движением, я пыталась понять, откуда он исходил. Это мог быть какой-нибудь проходящий. Он мог исходить от великолепной черноволосой леди с ослепительной улыбкой. Он мог идти от тарелки с мясным соусом, встретившейся на моем пути. Он мог доноситься с парковки, когда кто-то выходил, и дверь открывалась, а потом скользила на место.

Но все это было не то.

Я слишком хорошо знала этот запах, он принадлежал ЕМУ. Мужчине в темном костюме с тонким розовым галстуком, полными губами и двухдневной щетиной. Его глаза были темными, как преступление, и они остановились на мне.

Запах исходил от него, а не от какого-то другого человека, входящего и покидающего комнату. Его пристальный взгляд пригвоздил меня и обезоружил. Он был красивым. Но не мой тип. Совершенно не мой. Небольшая ямочка на подбородке, волевая челюсть, черные волосы, спадающие на лоб, притягивали взгляд. То, что надо. Я попыталась сглотнуть, но рот был сухим, как и горло. Словно молния пронеслась между нами из под его ниспадающих покачивающихся волос. Взглядом он трахал меня так сильно, что будто простыни рвались.

Мужчина повернулся, что-то сказал официантке, а я попыталась сделать глоток воздуха. Забыла, как дышать. Я дотронулась рукой до пуговиц на блузке, они были застегнуты, однако я чувствовала, как он раздевал меня взглядом.

У меня было две возможности вернуться к Джонатану: позади пианино, которое было окружено толпой людей, коротким путем, или же перед пианино, менее забитым, но более длинным.

Я выбрала тот, что перед пианино. Этот путь пролегал как раз мимо мужчины в розовом галстуке.

Я хотела, чтобы он посмотрел на меня, но он загораживал ширину прохода, серьезно беседуя с мужчиной с детским лицом и изогнутыми губами, стоящим рядом с ним. Пьянящий запах хвои донесся до меня, но я продолжила идти.

Почувствовав руку на своей талии, по мне прошлась теплая дрожь. Его рука обвила меня нежно и решительно. Я остановилась, наблюдая как она придвигает меня к нему. Он тянул меня к себе, пока я не оказалась рядом с ним до такой степени, что мы могли разговаривать шепотом.

Внезапное неожиданное возбуждение пронзило меня от шеи до места между ног, пробудив меня там, где, как мне казалось, я умерла.

Я не могла дышать.

Я не могла говорить.

Если бы он меня поцеловал, то я бы открыла свой рот для него. Я была уверена в этом.

— Твои туфли, — сказал он с акцентом.

— Что? — я не могла перестать смотреть в его глаза: большие карие с более длинными ресницами, чем это разрешено законом, с пропорциональными нависающими изогнутыми бровями.

Я была в туфлях? Я стояла? Я нуждалась в глотке воздуха? В еде? Или может я только жила за счет энергии, возникшей между нами?

Он перевел взгляд на мой каблук.

— Ты забрала с собой сувенир из женской комнаты.

Он был прекрасен, даже когда усмехался своими полными губами. Я должна посмотреть, чтобы увидеть, что он имел в виду? Либо это, либо я засуну язык ему в горло. Я посмотрела вниз.

Лента от туалетной бумаги прилипла к моему каблуку.

— Спасибо, — сказала я.

— Пожалуйста, — он отпустил мою руку.

Я чувствовала то место, к которому он прикоснулся, и, сожалея об упущенной возможности, пошла в туалет, избавляться от своего сувенира.

После того, как я вышвырнула Даниэля из лофта[5], Катрина переехала ко мне. Жизнь в одиночестве погрузила меня в яму депрессии по пояс, но ее вещи, разбросанные по дому, превратили мое ощущение полной пустоты в ощущение того, что что-то все же было правильным, даже если все остальное было из рук вон плохо.

Она была деловой женщиной, боролась с рушащейся карьерой, когда подавала заявление на студию, которая финансировала ее номинированный на «Оскар» фильм. Она настаивала, что существовала прибыль, на долю которой она имела право, однако те настаивали, что съемки были убыточными. Подумать только, суд встал на их сторону, оставив ее банковский счет пустым, а карьеру разбитой в пух и прах.

Катрина и я оставляли свои машины на противоположной стороне шоссе. Как почти-но-не-совсем-знаменитый режиссер, она проводила на съемках бесчисленное количество часов, а когда она не была там, то пыталась держать все под контролем, используя метод кнута и пряника. Катрина не могла платить много, поэтому ее команда уехала на гастроли на заработки, и должна была быть заменена, если они не хотели, чтобы их выкинули со съемок. Дизайнеры съемочной группы, ассистенты оператора, осветители делали это из любви и по возможности. Помощник продюсера был не квалифицированным и едва оплачиваемым, вероятно, стоял первым в очереди на вылет.

Ее помощник режиссера был человеком ответственным и выступал за продолжение съемок, но не мог работать по ночам и в выходные. После того, как Катрина уволила своего линейного продюсера, который отвечал за реплики, она обнаружила, что он не нанял второго помощника режиссера. Она объяснила свою недостаточную озабоченность по этому поводу «обычным рискованным маневром в бизнесе». Затем плавно перешла к длинной тираде о моем внимании к деталям и моей любви к согласованности и порядку, а к целостности добавился мой орлиный глаз. Она просила меня помогать ей по вечерам и в выходные.

Я встретилась с ней в шесть утра на съемках под мостом в центре города. Мы сидели в кафе-трейлере, пока прибывал технический персонал.

— Давай будем честными, Ти Дрей[6], — сказала она, указывая соломинкой своего коктейля «Большой глоток» на меня. — Не похоже на то, чтобы они дали мне достаточно денег, чтобы оплачивать звонки за уикэнд. — Она плотно натянула бейсбольную кепку на черные, коротко остриженные волосы. Будучи мексиканкой вьетнамского происхождения, со спортивной фигурой, она вела себя так, словно владела ситуацией. Абсолютно всей. Когда мы вместе были в Carlton Prep, она была изгоем, независимой, и самым интересным человеком в школе.