Анна Данилова - Тарантелла, или Танцы с пауками. Поцелуй тарантула и закрой глаза…

– Ты кого-нибудь подозреваешь?

– Если честно, то да. Андрея Аржанухина. Он, несмотря ни на что, продолжал встречаться с ней и ревновал ее страшно… Он успокаивался только после пары бутылок водки. Тогда ему было уже все равно, с кем Люба…

– А где у вас больница?

– Да мы пойдем туда вместе… Неужели ты думаешь, что я останусь дома?

– Нет, Люся, тебе как раз лучше всего остаться… Я

привыкла действовать одна. Ты мне просто объясни, как найти вашу больницу, а дальше я уже сориентируюсь.

По лицу Люси было видно, что она несколько обескуражена. То, что она хотела бы остаться в теплом доме наедине с

Валентином, было ясным, как день, но она не ожидала, что ей настолько повезет, что сама Наталия будет ее об этом просить. Поэтому, услышав ее просьбу, она некоторое время не могла состроить подходящую для этого мину: слишком довольной выглядеть в этом случае было бы нелепым, а сделать вид, будто ее обидели своим недоверием, не было никаких сил. Поэтому она лишь как-то рассеянно улыбнулась, развела руками и пожала плечами, выражая не то досаду, не то свою готовность принять все, чтобы ей сейчас ни сказали, на веру. Присутствие Валентина выветрило на время все мысли из ее разгоряченной головки. Даже смерть Любы она восприняла не совсем естественно и принималась хохотать, позабыв о том, что еще только утром плакала по поводу ее трагической смерти.

На Валентина, который заполнял теперь все ее мысли и чувства, она старалась не смотреть, она даже не поднимала глаз, когда разговаривала с ним, переставляя в каком-то сладостном наваждении шахматные фигуры. И когда он объявлял ей шах, она краснела так, словно он именно ее, а не короля загнал в угол и поставил в безвыходное положение.

У него был низкий и какой-то сухой, неэмоциональный голос. И выражение лица было, в общем-то, бесстрастным. Но он был настоящим мужчиной, от которого исходила сила и уверенность. С ним бы она отправилась куда угодно и выполняла бы любое его желание. За сутки многое перевернулось в ее сознании. Почти все. Она, любительница любовных романов, вдруг поняла, на чем строятся все мировые литературные сюжеты, и что любовь, которая является козырной картой в любом из них, не вымысел, и что именно сила любви способна как убить человека, так и воскресить его к жизни. Что любовь – реальный рычаг, заставляющий людей прежде всего страдать, а уж потом насладиться глотком счастья.

Мысль о том, что она полюбила человека, принадлежащего своей подруге, которая так много для нее сделала, сделалась прозрачной, если не сказать блеклой на фоне той страсти, которую она испытывала к Валентину. Дружба обернулась чуть ли не ненавистью из-за того, что Наталия не ценила этого мужчину и как бы пользовалась им определенное время, пока отдыхала душой и телом от объятий Логинова. Это было чудовищной несправедливостью, с которой невозможно было мириться. Любовь превратила ее в эгоистку. И она это осознавала.

– Хорошо, пойдем, я тебе все покажу… Здесь все-то четыре улицы, которые тебе надо запомнить… Главное, возвращайся назад… Мы будем тебя ждать…

Когда она, чисто импульсивно, произнесла это «мы», Наталия резко повернулась и посмотрела ей в глаза. Она сразу все поняла. «Что ж, тем лучше… Невозможно же постоянно находиться в напряжении, боясь, что за твоей спиной совершится грех. У Логинова есть Соня, а у Жестянщика – Люся. А у меня – гора трупов. Это закон Жизни. И закон Смерти. Пусть все идет, как идет.»

– Только не забудьте приготовить мне что-нибудь на ужин… Боюсь, что я вернусь только к вечеру.

Люся вышла с ней на дорогу и подробно объяснила, как найти больницу.

– Знаешь, у меня в голове не укладывается этот твой дар…

– сказала Люся, просто чтобы что-то сказать: ей было стыдно вот так стоять перед Наталией в ожидании ее ухода. А ей действительно больше всего на свете сейчас хотелось, чтобы она ушла и оставила ее с Валентином.

– А тебе ничего и не потребуется укладывать в голову. Живи себе, как жила… Это дело требует нервного напряжения… Думаешь, мне было легко осматривать ноги ларисы Ванеевой, когда я захлопнула дверь комнаты…

– Как? Ты сама захлопнула ее?

– Конечно. И вот, что я тебе скажу, Люся: будь предельно осторожна. Дело в том, что у Ларисы на шее тоже были засосы… Но это не вампиры, это какой-то конкретный человек… Возможно, что он и не местный… Поэтому-то я и сказала, что мне потребуется твоя помощь… В Вязовке происходят убийства, которые очень смахивают не серийные… Мне понадобится время, чтобы все проанализировать… Жалко, что Ларису не вскрывали… Но, в случае необходимости можно будет произвести эксгумацию…

Люся слушала ее и чувствовала, как увеличивается расстояние между ее эгоистичным желанием привлечь к себе Валентина и желанием Наталии найти убийцу Любы… «Мне никогда не достичь ее уровня, ее класса… Я – самая обыкновенная неудовлетворенная псевдоинтелектуалка, для которой удовлетворение своих амбиций превыше всего. И Валентин это знает. Да и Наталия это тоже знает, потому так спокойно оставляет нас вместе.» Сделав вдруг это открытие, она почувствовала, как глаза стали наполняться слезами.

– Если что – звони, – сказала она снова, только лишь затем, чтобы сказать, и повернувшись, побежала, полуодетая, но разгоряченная собственными постыдными мыслями, в дом.

Деревенская больница представляла собой белое двухэтажное старинное здание, особняк с облупившейся лепниной в форме ангелочков и растительного орнамента, окруженный со всех сторон небольшим, но довольно уютным садом. Только теперь он весь был засыпан снегом и напоминал круглый пышный торт, вымазанный густым бизе, с шоколадными прожилками – ветками деревьев – посередине и ажурной решеткой по периметру. Высокое крыльцо было свежеоштукатурено и выглядело на сто лет моложе основного здания. Узкие высокие окна больницы светились леденцово-желтым светом, отчего казалось, что в больнице тепло и уютно. Хотя, конечно, специфический запах карболки лишал напрочь этот изящный старинный особнячок какой бы то ни было романтики: архитектура настраивала на жизнь, а содержание – на смерть. Это были впечатления наталии, которая, увязав по колено в снегу, все же добралась до крыльца, поднялась на него и открыла тяжелую, занесенную снегом дверь.

В лицо сразу пахнуло запахом лекарств. Длинный узкий коридор был чисто вымыт, оранжевый ленолеум еще не успел просохнуть… Белые, выкрашенные масляной краской, стены, рельефные высокие двери с табличками «Медсестра», «Процедурная», «Хирург» и «Бокс 1», голубой прямоугольник окна в самом конце коридора – здесь явно следили за чистотой и чувствовалось, что у больницы есть хозяин.