Людмила Молчанова - Трудные дети (СИ)

Я не была романтиком, идеалистом, и прочей радужно-розовой дребеденью не страдала. И у меня не возникло мысли, что его поведение - плод большой и чистой любви. Бла-бла-бла, любовь меняет человека, заставляет его смотреть на мир по-другому и прочая, прочая лабуда...Бред это. Настоящая любовь не меняет. Она просто находит два камня, дополняющих друг друга, слегка обтесывает их и соединяет. И то, что камень становится обтесанным, не означает, что он перестает быть камнем.

В общем, о любви я даже не думала. И мне стало интересно, зачем ему эта принцесска? К тому же такая. Вся нежная, воздушная, с прямыми пшеничными волосами, с большими голубыми-голубыми глазами, круглыми щеками, светлой кожей со здоровым румянцем. По ним можно было изучать одну такую штуку...Я недавно по телевизору видела передачу. Что-то такое про типы внешности. Восточный, славянский...Уже не помню. Но Марата и Оксану можно было смело отводить на ту передачу как самых ярких представителей своего вида.

Она была как внешне, так и внутренне противоположностью Марату. И тогда, и много лет спустя.

Глядя на их пару, я почему-то вспоминала Маратову толстовку, кипенно-белую, с иностранной надписью на груди. Мы ее когда-то на Черкизовском купили, за бешеные деньги. Но я не об этом. Если снаружи толстовка была кипенно-белой, то изнутри - чернильно-черной. Такой же, только с точностью до наоборот. Из них двоих именно Марат был той черной изнанкой. А Оксана - кипенно-белой.

- Ты зачем ее напугала? - Марат влетел в зал, злой как собака, и только слюной не брызгал. Я в очередной раз поразилась разницей между Маратом Оксаны и этим Маратом.

- Я ей слова не сказала. Я не виновата, что твоя чувырла такая пугливая.

- Не прикидывайся, Саш.

- А че я? Или мне надо было ей книксеты делать?

- Книксены, - раздувая ноздри, рыкнул Марат и схватил одну из сумок, которые привезла его плюшевая юбочка. - Я тебя предупредил. Только тронь ее.

- Не собиралась.

- И не смей ее пугать.

- А если посмею - то че? - дразнилась я, но поняв, что Марат сейчас еще больше не в настроении, чем обычно, поспешно добавила: - Да ладно, не очкуй. Не трону я твою кралю.

Я действительно Оксану никогда не трогала. Да и не было у нас с ней враждебных отношений. В смысле, тогда. Тогда Оксана была для меня альтернативой Марату - неприятной, но терпимой. И мне приходилось ее терпеть. Как-то я попробовала ей нахамить и поддразнить - в самом начале - но Марат быстро отбил у меня это желание. Конечно, не при своей дорогой Ксюше.

При ней он улыбался, был обходительным, и они только и делали, что лизались. Мне стало противно, и я начала их дразнить, имитируя тошнотворно-причмокивающие звуки. Сказала еще что-то такое не сильно приличное. Для них. Лично по моим параметрам, я все правильно сказала и назвала вещи своими именами. Но Оксана не выдержала. Сбивчиво попрощавшись, она подхватила со спинки стула кружевную тряпочку, не тянущую даже на пиджак, нервно улыбнулась Марату и выбежала из квартиры.

Я вальяжно закинула ногу на колено, прикурила сигарету и нахально заулыбалась во все зубы. Чем больше я проводила времени с Маратом, тем труднее и запутаннее становился клубок моих чувств к нему. Сначала было равнодушие, потом раздражение, а после - дикая ненависть. Но чем больше я проводила с ним времени, тем больше появлялось оттенков моих эмоций, они смешивались, образуя что-то новое, другое и часто мне непонятное, но сдобренное огромным количеством интереса и страха.

Как бы то ни было, что-то изнутри, вопреки инстинкту самосохранения и сигналам опасности, заставляло меня дразнить Марата. Он ставил мне границы, пытался заключить в особые рамки, не совпадающие с представлениями людей о морали, но совпадающие с его представлениями о правильном поведении. А я эти границы проверяла на прочность и эластичность, постоянно от них отскакивая и потирая шишки на лбу.

Мне влетело очень сильно. Марат был неконтролируемым в гневе. Он мог спокойно разнести полквартиры, разбить все вещи и даже не поморщиться. Обычно у людей хватает запала только на что-то одно - например, гокнуть вазу или тарелку. Разрушив что-то, ярость спадает. А Марат был не такой. Его ярость не могла вместить одна разбитая тарелка.

- Я тебе говорил ее не дразнить?! - потемнев лицом, орал Марат мне в лицо, больно сжимая за шкирку. - Я предупреждал тебя! Сучка мелкая!

Я со всех сил вцепилась ему в шею, царапая, но обхватить не смогла.

- Задушишь, ублюдок! - я сипела, невидяще колотя его по чему-нибудь. - Убрал руки, сука.

- Я тебе уберу руки! Я тебе сейчас так руки уберу, что у тебя на всю жизнь отпадет желание со мной играть.

Это была не угроза.

Марат выполнил свое обещание. Радовало только одно - даже в моменты дикой ярости он точно понимал, что делал. И контролировал свои действия, делая наказание расчетливым и почти хладнокровным. Я бы поверила в хладнокровие, если бы он не скрипел так зубами и не находил себе места от кипящей в нем злости.

Больше суток я не вставала с постели и не выходила из комнаты. Марат за это время ни разу не покинул квартиру. На следующий день приехала Оксана, и я слышала, как она спрашивает про меня. Марат ей ответил, что я сплю.

Вечером Марат пришел ко мне. Не с пустыми руками. На подносе, заполненном под завязку, половину места занимали тарелки, другую половину - лекарства. Я, сложив руки на груди, хмуро наблюдала за его действиями.

- Ешь, - ткнул он мне тарелкой в лицо.

- Не хочу.

- Ты два дня не ела. Ешь.

- Я не хочу есть! Или ты русский совсем не понимаешь?

- Зачем ты нарываешься, Саш? - Марат потер глаза и взъерошил и без того растрепанные волосы. - Я сейчас с тобой нормально разговариваю.

- Да пошел ты!

- Не хочешь? - Марат рывком забрал тарелку, вскочил с кровати и в два шага достиг окна. Отставил тарелку на подоконник, а сам вцепился в разбухшую от времени раму. - Как хочешь. Два раза предлагать не буду!

Я вскочила на кровати, встав на колени, и с опаской наблюдала за тем, как он борется с окном. Одеяло отлетело в сторону.

- Ты че делаешь? Ты че делаешь, идиот?

Марат, не обращая на меня внимания, упрямо раскрывал окно, которое скрипело и трещало под его натиском. Он что, совсем свихнулся?

- Не хочешь - не надо. Я тебя уговаривать не буду. Пусть собаки едят.

Я не могла позволить ему это сделать. Ласточкой слетев с кровати, я кинулась к нему и вцепилась в каменную спину, стараясь повернуть его к себе лицом.

- Не надо! Марат, не надо! Съем я все! Черт бы тебя...Слышь!

Мне казалось, что я пытаюсь сдвинуть стену. Вдарила ему между лопаток - вроде бы сильно, но все равно ноль эмоций. Наконец, Марат, тяжело дыша, развернулся ко мне и вопросительно уставился.

- Давай сюда, - рявкнула я, сразу же забирая у него из рук тарелку. Он мог посопротивляться, но безропотно подчинился, так что я, ожидая отпора и не встречая его, слегка отлетела назад. - Вилка где?