Елена Арсеньева - Осень на краю

Кстати, заметки о русских добровольцах, которые сражались во Франции, печатались по-прежнему очень часто. Так часто, что Русанов воленс-ноленс обращал на них внимание. И порой думал: а может быть, исчезнувший в первые же дни войны Дмитрий – там? Во Франции?

От этой мысли Константин Анатольевич холодел… Ведь он как никто другой знал, сколь прихотливы пути, пролагаемые иной раз господином Случаем (в конце концов, ведь тогда, во время того злополучного путешествия по Италии, Эвелина вновь встретилась с Ле Буа в Милане именно потому, что чрезмерно активные миланские носильщики случайно посадили Русанова на другой поезд!), и вполне мог предположить, что на тех путях Дмитрий каким-нибудь образом может встретиться с Эвелиной и узнать всю правду об отношениях Русанова и его жены. Правда, оставалась робкая надежда, что раньше все-таки станут, станут Ле Буа или Эвелина героями очередной заметки о жертвах налетов…

Марина понимала: к доктору Ждановскому нельзя явиться вот так, с улицы, и ни с того ни с сего потребовать помочь побегу пленных австрийцев. Сослаться на Ковалевскую – только дело испортить, у них ведь была взаимная и весьма острая неприязнь. Марина думала, думала, наконец вспомнила о Макаре – Макаре Донцове. Это был молодой рабочий с «Арсенала» – большого завода, что располагался в самом конце Барановской улицы, не столь уж далеко от вокзала и кладбища, только в противоположном направлении. Заводская слободка находилась в юго-западной части города. Макар был токарем – отменным токарем, сразу после начала войны получившим бр?оню, в то время как большинство его родственников были призваны в армию. Когда в военный госпиталь прислали новый рентгеновский аппарат, его никак не могли установить. Что-то потребовалось там подогнать, отладить. На всех заводах города искали токаря, способного заново выточить неподходящие детали. Это удалось сделать только Макару, и с тех пор его часто приглашали в госпиталь. Он, помнится, рассказывал Марине, что доктор Ждановский к нему весьма благоволит и в шутку величает теперь Самородком. Так и говорит при встрече: «Наше вам с кисточкой, господин Самородок!»

Итак, доктор Ждановский благоволил к Макару, а Макар благоволил к фельдшерице Марине Игнатьевне Аверьяновой. Началась их дружба год назад – с того дня, когда на гулянье в городском саду над Амуром Макар полез на столб, надеясь достать гармошку, привязанную к его верхушке…

Столб очень походил на обычный телеграфный. Вся штука состояла в том, что он был густо намылен, и залезть на него было совсем не столь просто, как представлялось со стороны. Первые удальцы едва добирались до середины. У следующих дела шли лучше, ведь мыло уносили на своих пиджаках и брюках неудачники – столб становился с каждым разом менее и менее скользким! Обычно выигрыш доставался самому терпеливому, ну и сильному, конечно, потому что даже и по ненамыленному столбу залезть на самый верх – это надо здорово потрудиться. Многие срывались, падали. Сорвался и Макар…

Сорвался, упал и не смог встать.

Приятели вынесли его на руках, матерясь почем зря: гулянье пошло псу под хвост, ведь Макар умудрился сломать ногу – тащи его теперь домой, дурня неуклюжего! Увидев его белые от боли губы, Марина, которую привели в городской сад Васильевы, подошла ближе – и сразу поняла, что помощь нужна немедленно. Добросердечный Василий Васильевич отправил парня на извозчике в городскую больницу. Марина поехала с ним. С ее стороны не было никакой жертвы, потому что от бессмысленных забав ей становилось тошно, да и не могла она, просто органически не могла слишком долго находиться в компании Васильевых. Как они раздражали ее своим мещанским и фальшивым – в последнем она была убеждена – добродушием! Весь вечер она таскалась за своими «благодетелями» по дорожкам и холмам городского сада, словно злобная левретка, чуть не кусаясь от злости и скуки, а едва его покинула, на душе немедленно стало легче.

В больнице на ногу Макара наложили гипс, а потом Марина увезла его на извозчике в Арсенальную слободку. Парень совсем приуныл – знал, что никакого вспомоществования от завода не дождется, ногу-то ведь не в цеху, не на производстве сломал, а на гулянке, в воскресный день. Хоть бы броню не отняли…

Броню у лучшего токаря завода, конечно, не отняли, однако Макар оказался прав в том смысле, что ни на какое пособие рассчитывать не приходилось. Нет, с голоду он не умирал – многочисленная родня, обитавшая в амурских прибрежных деревнях, больше всего в селе Вяземском, исправно снабжала продуктами. А врачевала его Марина.

Парень оказался как парень – веселый, красивый, лихой на язык. Внешне он чем-то напоминал Марине товарища Виктора, убитого во время перестрелки с агентами сыскного еще два года назад в Энске. Разница состояла лишь в том, что Виктор был убежденным боевиком, террористом и убийцей, а Макар смелым только на словах.

Знакомство с ним состоялось как раз в то время, когда Марина отчаянно пыталась нащупать хоть какие-то партийные связи в Х. Однако создавалось впечатление, что местный воздух обладал особым воздействием на политических ссыльных: умиротворяющим. Ну да, Чехов знал, о чем писал: «Любой ссыльный на Амуре дышит свободнее, чем генерал в России». Эта свобода и почти полная неподнадзорность (всего-то время от времени в участке отметиться) развращали бывших борцов с самодержавием. Оседая в Х., они мигом обзаводились семьями: девок за них отдавали охотно, в конце концов, у истоков чуть ли не каждой семьи в Х. стоял какой-нибудь сосланный сюда вор или душегубец. И вскоре так называемые политические даже и думать переставали о политике – озабочены были только прокормлением неудержимо разраставшихся семейств. И Марина обратила надежды на местный рабочий класс. Она вспоминала немногих сормовских рабочих, с которыми успела свести знакомство в Энске (Виктор тоже был из Сормова), и думала, что местные «арсенальцы» окажутся теми, кто ей нужен. Вскоре поняла, что, во всяком случае, в Макаре не ошиблась. Однажды она стала случайной свидетельницей его спора с приятелями и поняла: вот тот, кого она искала. Товарищ по оружию, товарищ по взглядам. Возможно – по будущей борьбе.

Приятели, Антон и Степан, земляки его, родом из села Вяземского, работавшие на том же «Арсенале», с Мариной уже были знакомы, а оттого в выражениях при ней не стеснялись и политические пристрастия высказывали весьма откровенно. В тот раз спорили о том, что понадобится делать, когда рабочим все же удастся забрать власть в свои руки. Марине понравилось, что сослагательное наклонение тут не использовалось: звучало не робкое если , а уверенное когда .