Елена Арсеньева - Осень на краю

Поскольку тетя Оля наполовину жила в мире несбывшихся мечтаний и воображаемых надежд, она вполне лихо научилась утешаться ароматом шелковых и бумажных цветов любви, которые мастерила для себя сама, а потому сейчас благодарно улыбнулась Охтину. Поскольку он не знал, что уже самым романтическим образом выразился о тете Оле, то принял улыбку просто за радушную и сказал:

– Ради Бога, господа, я ни в коем случае не намерен доставлять кому-то из вас неудобство. Прошу вас не затруднять себя выбором для меня наилучшего дивана, кровати или даже матраса. Я вполне могу спать на полу, на своем пальто… да вот хоть на коврике, накрывшись пиджаком, подложив под голову картуз. Собственно говоря, очень может быть, что я все-таки отбуду домой… тут все зависит от обстоятельств…

И, произнеся это, он обратил все свое внимание на маленькую Олечку, которая ползала рядом с ним по упомянутому коврику, постеленному в уголке гостиной (которая исполняла также роль столовой), и наперебой предлагала очаровавшему ее мужчине то зайца, то куклу, то деревянного пожарного – свои главные сокровища. Особенная же привлекательность Охтина состояла для Олечки в том, что у него были необыкновенно удобные коленки, на которых он ее неутомимо качал, приговаривая:

При последнем слове он хватал Олечку за руку и делал страшные глаза. У Олечки от сладкой жути замирало сердце, и она кричала:

– Еще грека!

Так продолжалось – с небольшими перерывами для обмена светскими репликами – последний час.

Старшие Русановы, услышав, что Охтин намерен отбыть восвояси, озадаченно моргнули. Когда Шурка привел этого господина, он сообщил, что тот непременно должен остаться сегодня ночевать у Русановых, потому что дома у него то ли ветром крышу сорвало, то ли пол провалился, то ли окна рухнувшим деревом выбило – словом, вся семья Охтина разбрелась по добрым людям просить временного приюта. А тут вдруг оказывается…

Не менее озадачен был Шурка, которого Охтин заставил – да, именно заставил – наизобретать самых что ни на есть ужасных причин для того, чтобы оставить его у себя ночевать. Вообще весь вечер Русанов-младший пребывал в таком вот непрерывно озадаченном состоянии.

Началось все с поминок и встречи там с Сашенькой. И потом продолжалось, продолжалось, продолжалось…

Когда покидали дом директора театра, Охтин велел Шурке постоять в подъезде и погодить выходить на панель.

– Мы кого-то ждем? – удивился Шурка.

Охтин не ответил, пристально глядя в приоткрытую дверь. Послышался рокот мотора, и дверной проем оказался перегорожен черным лаковым автомобильным крылом.

– Выходите быстро и садитесь, – скомандовал Охтин, чуть ли не пинком посылая Шурку из подъезда. – Да не высовывайтесь, забирайтесь под тент!

– А что? – удивился тот. – Разве на улице дождь?

– Нет, но в любую минуту может начаться, – буркнул в ответ Охтин, прыгая следом за Шуркой в автомобиль Смольникова. – Воронов, давай на Покровку, дом Приспешникова, «Энский листок»!

«Кадилляк» подрулил к самому крыльцу, шоффер Воронов нажал на клаксон. Тот, конечно, громко протрубил бессмертный «матчиш». Редкие об ту позднюю пору прохожие начали оглядываться и сбиваться с ноги: автомоторы в Энске перестали быть редкостью, а все-таки обыватель к ним еще не слишком привык.

Охтиным, похоже, овладел припадок тщеславия – он выбрался наружу не прежде, чем собралось с десяток свидетелей, и даже городовой приостановился рядом. Шурка уж думал, агент раскланяется, словно циркач, вышедший на «комплимент», однако Охтин, таща его за собой, проворно вскочил на редакционное крыльцо и с такой силой рванул цепочку звонка, что у Фукса, верно, уши там, в швейцарской, звоном разорвало: во всяком случае, выскочил он с видом самым переполошенным.

Охтин его сдвинул весьма бесцеремонно и пропустил Шурку вперед:

– Входите, пошевеливайтесь!

– Куда вы, пан Русанов? – всполошился Фукс. – Да еще и с посторонними панами?

– Это никакие не посторонние паны, а агент сыскного отделения Охтин! – отчеканил Шурка, который внезапно усвоил от своего спутника его бесцеремонную манеру обращения. – Он будет мне помогать готовить материал о похоронах господина Грачевского. Поскольку Грачевский был убит неизвестным злоумышленником, консультация профессионала сыскного дела мне необходима. Нынче вечером материал должен быть готов, и ежели вы, пан Фукс, намерены мне хоть чем-то помешать, я сию минуту телефонирую пану… тьфу, господину редактору и…

– Да ни Боже мой! – быстро сказал Фукс и даже замахал рукой в подтверждение сказанного. – Да разве ж я что? Я ничего. Коли надо, работайте, паны, на доброе здоровьичко. Прикажете вам самоварчик поставить?

– Поставьте, поставьте, – милостиво согласился Шурка, которого во время поездки Охтин успел слегка проинструктировать. – И вот еще что, Фукс, сделайте милость, сходите ко мне домой – это недалеко, Варварка, 2, угол улицы Жуковской, рядом с Благовещенской площадью, – и принесите нам какой-нибудь еды. Горничная – Даня ее зовут – приготовит. Я сейчас же сделаю звонок домой, и вам передадут сверток.

– Дак как же? – с изумленным видом спросил Фукс. – Дак как же вы тут одни останетесь, в редакции? А ежели кто и что?

– Ежели кто? И что именно? – нетерпеливо уточнил Шурка. – Никто и ничего! Все будет в порядке, пан Фукс, вы не волнуйтесь. Господина Охтина подождет шоффер, а он вооружен. И господин Охтин – тоже.

Фукс испуганно моргнул. У него были небольшие глаза, окруженные бесцветными ресницами, и маленькие-маленькие, белесые, похожие на нерешительно поставленные запятые бровки.

– Матка Боска, – пробормотал он, и Шурка вспомнил Станиславу Станиславовну, которая часто, очень часто употребляла это выражение, – что ж так-то уж, ровно против злодеев каких?

– Время суровое, военное, – оглянулся на ходу Охтин. – Да вы не медлите, Русанов, начинайте работать!

Фукс надел в швейцарской длинное обтерханное пальто, надвинул котелок, сунул под мышку трость и, приняв вид совершенно комический (впрочем, многие беженцы, одевавшиеся с бору по сосенке и с миру по нитке, представляли собой неких комедийных персонажей), зашаркал калошами по тротуару, изредка опасливо оглядываясь на грозно блестевший лаковыми боками «кадилляк», надежно перекрывавший подходы к крыльцу «Энского листка».

– И все же я не вполне понимаю, к чему… – пробормотал Шурка, но Охтин не дал договорить:

– Потом поймете. Пока же слушайтесь меня рабски, и все будет отлично. Теперь быстро звоните домой, пусть ваша Даня и в самом деле пришлет нам какую-нибудь еду. Хотя бы для блезиру. Сколько времени Фуксу нужно, чтобы обернуться до вашего дома и обратно? Полчаса довольно?