Джейн Фэйзер - Серебряные ночи

— Все болит, — проговорила она. — Кроме рук. — Она опустила голову и посмотрела на руки, которые лежали на коленях как чужие. — Я их совсем не чувствую.

— Сейчас все пройдет, — заверил ее Адам. — Ты не так долго была связана, чтобы они отнялись навсегда. — Но к тому времени, когда они бы добрались до оренбургского монастыря, она могла стать калекой. Адам решительно отбросил эту страшную мысль. — Сейчас я хочу отвезти тебя в Могилев. До него ближе, чем до Берхольского. — Разминая ей руки, он продолжил: — Матушка моя, конечно, не сможет полностью заменить твою Татьяну, но она очень добра и умеет обращаться с младенцами.

— Grand-pеre?..

— Он будет жить, — ответил Адам, не прекращая своего занятия. — Ранение отняло у него много сил, но не настолько, чтобы появилось желание испустить дух. — Сделав невероятное усилие, он заставил себя улыбнуться.

Послышался стук в борт кареты, и в окне появилась голова Бориса. Не отпуская Софи, Адам потянулся, чтобы открыть дверцу.

— Думаю, барыня обрадуется ребенку, — коротко произнес Борис. — Кажется, он опять проголодался.

Адам принял у него из рук сверток и положил на колени Софье. Лицо ее преобразилось от радостного облегчения.

— У меня грудь изболелась, — призналась она. — Адам, расстегни кофточку, меня руки не слушаются.

Он так и сделал, а потом поднес малыша к груди. Тот тяжко вздохнул и жадно приник к тому, чего так долго был лишен. Адам помог Софье обнять малыша. Она одобрительно кивнула.

— Теперь я могу сама его подержать.

В тесном пространстве кареты наступила глубокая тишина. Наконец все трое были вместе. Адам держал мать и дитя в объятиях, стараясь отогнать прочь чувство мести. Все закончилось; попытки представить, какие тяжкие страдания ожидали их обоих впереди, были теперь ни к чему и могли лишь нарушить тот воцарившийся мир и покой, который они выстрадали.

— А что подумает твоя матушка? — внезапно спросила Софья, перекладывая ребенка к другой груди. Это оказалось нелегко, но она смогла справиться без посторонней помощи. — Как ты появишься без предупреждения в таком… в таком необычном сопровождении? Мне не надо зеркала, чтобы сообразить, на кого я похожа.

— Не представляю, что она подумает, — ответил Адам. На этот раз улыбка получилась естественной. — Способность думать не относится к ее сильным качествам. Но она не осудит. Она простая, добросердечная женщина, которая будет рада принять под своей крышей и обласкать женщину, ставшую матерью моего сына и мою будущую жену.

— Борису надо будет поехать в Берхольское…

— Он так и сделает. А когда твой grand-pere поправится настолько, чтобы выдержать дорогу, они приедут в Могилев на свадьбу.

— А почему бы нам не устроить свадьбу в Берхольском?

Адам простонал.

— Дорогая моя, мне кажется, место не имеет такого уж большого значения!

— Наверное, ты прав. А я познакомлюсь с твоей матушкой. Иначе это было бы крайне невежливо с моей стороны.

— Это верно, — важно кивнул головой Адам. — И я должен просить прощение за неуважение, моя милая, но тебе придется ехать со мной до Могилева на одной лошади.

— Разве у нас не найдется лишней? — недоверчиво прищурилась она.

— Нет, — небрежно ответил он. — Но даже если бы и была, ты слишком слаба, чтобы самостоятельно сидеть в седле.

— Надеюсь, в твоих объятиях мне это будет легче пережить, — сдалась Софи, ощущая волшебное головокружение. Когда человеку возвращают жизнь и любовь, все остальное бледнеет перед такими подарками.

— А ему полезно есть червей? — с некоторым недоумением произнес Адам, который вышел в сад погреться на мягком апрельском солнышке.

— Я не поняла, что он их ест. — Софи обернулась и присела на корточки, внимательно взглянув на Сашеньку, который полз за ней следом и со всей сосредоточенностью своих шести месяцев выковыривал из совка извивающихся молодых земляных червей. — Я думала, он просто пытается их поймать.

— Путь от руки до рта недолог, — усмехнулся Адам. Словно в подтверждение его слов малыш плюхнулся на попку и сунул пухлый, измазанный землей кулачок в рот.

— Не думаю, что это ему сильно повредит. Это не земля, а просто дар Божий, — весело откликнулась Софья, возвращаясь к прерванной прополке грядки. — Если ему запретить, он только раскричится.

Адам присел на низенькую каменную скамью и с блаженным вздохом вытянул ноги.

— А тебе не кажется, что он слишком перепачкался?

Она с удивлением обернулась через плечо.

— Конечно. А что тут такого? Таня говорит, что все дети должны пачкаться. Я тоже была такой, и мне это не повредило, как видишь.

Адам прищурился, глядя на солнце, и медленно, лениво поддразнил:

— Мне припоминается несколько случаев, когда я слышал от тебя нечто противоположное.

Вместо ответа Софи швырнула в него горстью земли. Саша с радостным гуканьем тут же повторил за ней этот жест.

— Ты совершенно безответственная мать, — сурово заявил Адам, стряхивая землю с рукава. — И подаешь безобразные примеры.

— И такие тоже. — Софи присела на траву рядом с ним хихикая и потянулась поцеловать в губы.

От ее волос, еще коротких, но уже густых и блестящих, пахло солнцем; кожа источала запах лаванды и сочной весенней земли; земля забилась и под ногти. Держа ее лицо в ладонях, он упивался ее ароматной сладостью, не уставая радоваться, что она стала его женой.

— Ой, Софи, дорогая, Сашенька ест червяков! — Встревоженный голос пожилой графини Данилевской прервал очаровательное мгновение; она величественно плыла к ним по тропинке; шелковые юбки на кринолине покачивались, ветерок трепал ленточки кружевной шляпки.

— Я знаю, madame! — не вставая с колен, с улыбкой обернулась Софи к женщине, без единого вопроса принявшей под свой кров измученный и растерзанный кусок человеческой плоти, который ее сын привез с собой шесть месяцев назад.

Она прижала свою будущую русскую невестку к своей широкой груди и удивилась лишь тому, что внук, как две капли воды похожий на ее сына, должен называться князем Александром Дмитриевым. По причинам, о которых лучше было не вспоминать, у него не было отчества; она постаралась забыть также и о прочих необычных обстоятельствах, сопутствовавших сыновнему выбору жены. Она радушно отнеслась и к приезду весьма вспыльчивого князя Голицына, слезливой, но очень умелой Татьяны Федоровой, богатырского вида мужика и огромного казацкого жеребца, которого боялись все ее конюхи. Она приготовила все необходимое для свадьбы, легко гася все возникающие у въедливого старого князя по ходу дела возражения; она просто не обращала на них внимания, задабривая старика улыбками и водкой. Она была безмерно счастлива сознанием того, что ее обожаемый сын женится по любви.