Бертрис Смолл - Любовь дикая и прекрасная

— Нет, нет, дорогая, — ласково возразил король, вжимая ее спину в подушки. — Вы хотите этого не меньше меня.

И пораженная. Кат осознала, что король говорит правду. Она не знала его, однако ей нужно было его настоящее мужское тело, чтобы заново утвердиться в своей чувственности. С Джеймсом она ощущала себя шлюхой.

С Генрихом Наваррским, почти что незнакомцем, снова чувствовала себя живой и женственной.

Губы мужчины чертили узоры по ее трепещущим грудям, шли ниже к дрожащему пупку. Широкие мягкие руки ласкали ее с таким умением, что дух захватывало, и она даже почти лишилась чувств. Эти руки проникли под ее пышные юбки, поглаживали атласные бедра, а затем перешли к самому сокровенному. Внутри нее накапливалось мучительное пульсирующее напряжение.

Учащенно дыша, она закричала: «Монсеньор!», а когда жесткий орган вошел в нее, благодарно расплакалась.

Король двигался мягко, радуясь ее страстному ответу, с готовностью задерживаясь в ее теплой плоти и следя, чтобы она, ощущая миг своего великого наслаждения, обрела его вполне. Затем, вознеся ее в последний раз к высотам блаженства, Генрих и сам испытал его. Возбужденная этим искусным любовником, Кат лишилась чувств, а затем, не открывая глаз, погрузилась в расслабленный сон.

Несколько часов спустя, когда графиня проснулась, король сразу подошел к ней с бокалом охлажденного вина.

Вспомнив, что произошло между ними, она зарделась и приняла подношение, опустив взгляд.

— Посмотрите на меня, дорогая, — нежным голосом приказал Генрих и рукой властно поднял ее лицо. — Мне жаль Джеймса, и, конечно же, я завидую моему другу лорду Ботвеллу, — сказал он.

Изумрудные глаза графини широко раскрылись, и она проглотила комок, поднявшийся в горле.

— Вы… Вы знаете Френсиса?

— Да, милая, знаю. Мы немало вместе поразвлекались, пока он по-глупому не убил на дуэли одного де Гиза. А у меня и так достаточно хлопот с этой семьей, и я вынужден был изгнать из Франции своего друга.

— Тогда вы, очевидно, знаете, что я еду в Неаполь, чтобы выйти за него замуж?

— Да, милая.

— И вы с самого начала не собирались препятствовать мне?

— Да, милая.

— О-о-о-о!

Кат раскрыла глаза от возмущения. В ярости она соскочила с кровати и отчаянно принялась снова себя зашнуровывать.

— Боже мой, монсеньор! Как вы могли? Как вы могли?

Генрих Наваррский не смог удержаться и рассмеялся заливистым смехом. Он ухватил маленькую ручонку, колотившую его по груди.

— А дело в том, чудесное вы создание, что в окружении целого двора, полного восхитительных, ластящихся красавиц, Френсис только и делал, что вздыхал да грезил о вас! Я не мог поверить, что существует такое совершенство. Но теперь, — и король улыбнулся, глядя на нее сверху, — я верю, дорогая моя!

Он поднял ее лицо.

— Вы же не расскажете моему доброму другу Френсису, что я так постыдно воспользовался вами? Ведь не скажете, милая?

Губы Кат задрожали.

— Вы несносный человек, монсеньор, — выговорила она Генриху, начиная помимо своей воли смеяться.

Пальцы хозяина алькова умело зашнуровали ей корсаж.

— Разве так было страшно наше деяние? У меня создалось впечатление, что вы наслаждались не меньше моего.

Их глаза встретились, и король услышал ответ:

— Наслаждалась, монсеньор, но по причине, о которой вы не подозреваете.

— Скажите же!

— На прошлое Рождество мой сын женился на Изабелле Гордон, и Джеймс Стюарт приехал в Гленкерк, чтобы проводить дни на охоте, а ночи — в моей постели.

Когда он прикасался ко мне, я ничего не ощущала. Чтобы не оскорбить короля, я была вынуждена изображать чувства, которых не испытывала. После нескольких таких ночей я стала бояться, не случилось ли уж со мной чего-нибудь.

— А сегодня, — ухмыльнулся Генрих, — вы обнаружили, что с вами ничего не случилось, так?

— Да, — тихо ответила она.

— Я счастлив своим вкладом в ваше успокоение, мадам графиня, — сухо молвил король.

Катриона озорно улыбнулась.

— Не изображайте из себя обиженного, монсеньор!

Это вы меня соблазнили!

Генрих улыбнулся тоже.

— Не буду отрицать, мадам, что мы провели восхитительные минуты. — Он прикоснулся пальцем к ее носу и вздохнул. — Но теперь вам надо ехать обратно в замок вашего дядюшки и готовиться к путешествию в Италию.

Кат схватила его руки и поцеловала.

— Спасибо, спасибо, монсеньор! Тысячу раз спасибо!

Король снова взял ее лицо в свои ладони.

— Вы очень любите его, да, милая?

— Да, монсеньор, люблю. Эти три года тянулись страшно долго и одиноко. Без него я жила лишь наполовину.

— А я подобных чувств ни к кому не испытывал, — вздохнул Генрих.

— Не думаю, что такая любовь выпадает многим, и не понимаю, почему выпало именно нам с Френсисом, но это так!

Генрих нежно провел пальцем по ее щеке.

— Как вы прекрасны, дорогая, со всей вашей невинной любовью, которая светится в этих чудесных зеленых глазах. Спокойно отправляйтесь к вашему ненаглядному повесе и передайте, что я по нему скучаю. Каким бы украшением вы оба стали для моего двора!

Взяв плащ Катрионы, король бережно накинул его на плечи. Потом за руку проводил до выхода и открыл дверь.

— Вот она, святой отец, жива и здорова.

Напоследок Генрих поцеловал ей руку и сказал:

— Прощайте, мадам графиня.

Дверь в комнату закрылась, и Кат осталась в коридоре одна с Ниаллом Фиц-Лесли. Священник отвел ее обратно к карете. А когда они уже спокойно ехали, спросил:

— Итак, мадам, вы уходите из лап льва невредимыми?

Графиня рассмеялась.

— Почти, святой отец. И все-таки мне понравился ваш король.

— Тогда вы свободны и можете продолжить путь к лорду Ботвеллу?

— Да, Ниалл. Свободна.

На следующий день обе семьи Лесли собрались попрощаться с Кат. После ужина графиня удалилась сразу же, как только позволили приличия; выезд она назначила на раннее утро. И ее экипаж, и вторая, меньшая, повозка, оказавшаяся нужной для разросшегося гардероба, уже были загружены, оставалось только запрячь. Тем же самым утром прибыл маркиз де ла Виктуар с грамотой свободного проезда, выписанной от Генриха Наваррского для мадам графини Гленкерк. Эта бумага позволит ей беспрепятственно проехать не только по Франции, но и по некоторым итальянским княжествам.

Глубокой ночью Кат внезапно проснулась, почувствовав, что в темной спальне она не одна. В ногах ее кровати молча стоял какой-то мужчина. Она сразу узнала его.

— Что тебе надо, Жиль?

— Как ты поняла, что это я, Катрин?

— Кто же еще посмеет вторгнуться ко мне?

— Ты и в самом деле покидаешь нас утром?

— Да.

— Почему же?

— Потому что, — терпеливо, словно ребенку, объяснила она, — я еду в Неаполь, чтобы выйти замуж за лорда Ботвелла.