Бертрис Смолл - Любовь дикая и прекрасная

Чика ласково погладил ее по голове.

— Прощу ее ради тебя, дорогая. Но все-таки она должна быть наказана, а иначе и остальные в моем доме посчитают меня слабым хозяином. — Он коротко кивнул, и двое евнухов ухватили Кат под руки. — Отведите ее к столбу наказаний и приготовьте к порке.

— О мой господин! — зарыдала Латифа, поднимая залитое слезами лицо. — Пожалуйста, не стегайте Инчили. Она моя подруга!

Визирь кивнул еще одному евнуху.

— Отведи госпожу Латифу в ее покои, — негромко приказал он.

В испуге принцесса подчинилась. Евнухи вытащили Кат на середину двора и, стянув с нее жакетку, привязали цепью между двумя столбами. Кисейную блузу тоже сорвали, обнажив не только длинную прелестную спину, но и полные груди. Визирь неспешно приблизился и молча встал радом. Казалось, прошла вечность. Затем, безжалостно ухватив Катриону за волосы, он оттянул ее голову назад и тихо сказал:

— На этот раз наказание будет нестрогим, но никогда больше не смей меня ослушиваться, будь то прилюдно или нет. Я обожаю тебя, драгоценная, но не дам подвергать себя позору. Поэтому сегодня наказывать стану сам лично. Если согласишься попросить прощения, то я сразу закончу. Иначе получишь все двадцать плетей.

Посмеиваясь, он склонился и яростно ее поцеловал.

Она закусила губу до крови.

— Сучка.

Паша отпустил ее голову, и Кат услышала, как он пошел обратно. Осман с орудием кары уже стоял наготове.

— Дурак! — отругал его визирь. — Сложи кнут. Я не хочу, чтобы кожа у нее стала как у крокодила.

Ждать было ужасно, и сердце Кат неистово колотилось от страха и ярости. Визирь несколько раз попробовал хлыст в воздухе, и от каждого щелчка внутри у нее все переворачивалось. Затем раздался резкий свист, и на спину лег первый удар. Она снова закусила губу до крови. Третий удар извлек из нее тихий стон, а пятый — слабый крик. Наконец Кат завизжала, не в силах выносить жестокую боль. Ибо паша вовсе не церемонился, спина у нее горела огнем, каждый удар усугублял страдания. Однако она не желала просить прощения. Наконец Катриона лишилась чувств. Но сразу подбежал Осман и замахал над ней жженым пером, чтобы снова вернуть к страшной действительности.

— Несчастная женщина, — ликовал он, — ты не избежишь наказания!

С трудом очнувшись, Кат встретила его ледяным взглядом. Донесся голос Хаммида:

— Ты зря ее злишь, Осман. Госпожа Инчили не вышла из милости и вряд ли выйдет. Она просто проявила непослушание.

Затем лицо главного евнуха оказалось у нее перед глазами.

— Уступи ему, дочь моя.

Кнут снова впился в ее горящую спину.

— Никогда! — только и сумела выдохнуть Катриона, и вновь тьма беспамятства поглотила ее.

Хаммид покачал головой, а затем крикнул:

— Она жаждет вашего прощения, мой господин.

Встретив взгляд главного евнуха, Осман побоялся опровергать эти слова.

— Освободить, — велел Чикалазаде-паша, — и пусть немедленно позаботятся о ее спине. Сегодня я жду Инчили у меня.

Кат отнесли в ее покои, где уже ждала Латифа вместе с Сюзан. Лицо служанки было белее полотна. Она осторожно сняла с измученного тела остатки одежды, и непокорную уложили на постель животом вниз. Спина ее превратилась в месиво кровавых рубцов. Сюзан заплакала.

— Как он мог? Как он мог? Никто никогда не обращался так с моей госпожой! Никто!

— Не плачь, девочка, — ласково сказала Латифа. — Это только выглядит страшно. Посмотри, кнут был сложен, и кожа не повреждена. Шрамов не будет, а через несколько дней исчезнут и боль, и рубцы.

Сама принцесса бережно омыла раны прохладной водой и, едва касаясь рубцов, втерла в них бледно-зеленую мазь.

— Это особый бальзам, — объяснила она Сюзан, — который несколько снимет боль. Теперь посиди рядом со своей госпожой, пока я не вернусь.

Латифа побежала по дворцовым коридорам в покои мужа.

— Прошу позволения поговорить с вами наедине, — смиренно молвила она.

Отослав рабов, визирь жестом пригласил ее сесть рядом.

— Я сама обработала раны Инчили, господин, но ваша вторая жена не сумеет услужить вам по крайней мере два-три дня. К ней все еще не вернулось сознание, и ее слегка лихорадит. Наказать так жестоко, Чика! Если бы кнут не был сложен, то ты бы мог забить ее до смерти.

— Она оправится? — с тревогой спросил паша. Лицо его сразу стало озабоченным, и сердце у Латифы сжалось. «Эстер Кира права», — подумала принцесса. — Я не хотел причинять ей страдания, но она вела себя так дерзко! Не захотела просить прощения, пока ей не отвесили одиннадцать ударов.

— А что ты ожидал, Чика? — негромко спросила Латифа. — Ты же не какую-то нежную девушку взял. Это гордая европейская дама, которая привыкла говорить что думает. Я пытаюсь научить ее нашим порядкам, но на это нужно время. Так что будь с ней терпелив.

— Тебе она нравится. Я рад! Рад, что вы подружились.

— Да, мы подружились, Чика. А теперь, пожалуйста, мой господин, дайте ей несколько дней, чтобы залечить и спину, и душу. Боюсь, что на этот раз вам придется довольствоваться своим гаремом. С тех пор как появилась Инчили, он у тебя в постыдном забвении, и там зреет нешуточный бунт. Хаммид тебе расскажет!

— Очень хорошо, — согласился визирь с кислым видом. — Даю ей три дня. Потом я жду ее у себя в постели, послушную и покорную моей воле.

Латифа закусила губу, чтобы не улыбнуться.

— Будет так, как вы пожелаете, мой господин муж, — тихо сказала она и возвратилась в спальню Катрионы.

Верная Сюзан не отходила от постели своей госпожи.

— Как она?

— Все еще не пришла в сознание. И немного беспокойна, моя госпожа принцесса.

— Отправляйся спать, Мара. Твоя хозяйка подучила это наказание за то, что попыталась защитить меня. И будет только справедливо, если сегодня с ней посижу я. Но прежде чем уйти, принеси мне мою вышивку.

Несколько часов Латифа Султан усердно занималась рукоделием. Она дважды подрезала фитили у ламп и подливала масла и один раз снова намазала раны Кат зеленым бальзамом. От бесконечных узоров на полотне глаза принцессы утомились, линии уже казались расплывчатыми. Она восхищенным взором окинула прекрасное тело кузины, проследила изящные очертания спины и ягодиц. В самом ли деле Инчили нравились ласки мужчин?

Или она ненавидела их, подобно Латифе?

Принцесса знала, что в гареме некоторые женщины любили друг друга. Это запрещалось, но евнухи предпочитали тут закрывать глаза, поскольку довольная жизнью женщина приносит меньше хлопот, чем недовольная.

Латифа стояла выше обитательниц гарема как по крови, так и по положению. Никто из, них не посмел бы приблизиться к ней, и такого никогда не случалось. Теперь она подумала, будет ли женщина-любовница столь же груба, как Чикалазаде.