Бертрис Смолл - Колдунья моя

— Само собой, — отозвался отец. — А теперь, сынок, скажи мне, ты знаешь особых белых голубей в нашей голубятне?

— Тех, с черными отметинами?

— Да, — подтвердил Олдвин. — Эти птицы, Брэнд, принадлежат моему другу, Тимону Феократу, богатому купцу из Константинополя. В моей голубятне шесть таких птиц. А у него дома, в Константинополе, шесть моих голубей. Я хочу взять с собой в путешествие еще шесть птиц. Эти птицы особые, Брэнд. Их обучили переносить письма, привязанные к лапкам. Они могут переносить важные новости гораздо быстрее, чем всадник. — Он помолчал немного и продолжил:

— Я подозревал, что король отправит посольство в Византию. В тех редких случаях, когда я показывался при дворе, Эдуард всегда подробно расспрашивал меня об империи. Однако я не думал, что он назначит меня главой посольства. Впрочем, я действительно знаю Византию лучше, чем другие англичане. В молодости я много путешествовал и прожил в Константинополе целых два года.

Тогда-то мы и подружились с Тимоном Феократом. И дружба эта сохранилась, несмотря на то что мы не виделись с ним почти пятнадцать лет. Ты, конечно, не можешь этого помнить, но когда ты был еще младенцем, Тимон приезжал в Англию. Именно тогда мы и обменялись голубями. Голубиная почта — древний и проверенный способ пересылки писем на далекие расстояния. Голуби почти всегда долетают до места назначения живыми и здоровыми. Письмо приходит очень быстро; к тому же пернатый гонец никому не проболтается о содержании послания.

Каждые три года мы с Тимоном обмениваемся новыми птицами, поскольку почтовые голуби могут надежно служить не дольше трех — пяти лет. Потом они становятся слишком старыми.

Если узнаешь, что король при смерти, отправь по меньшей мере двух голубей. Я — тан Эдуарда. Я не могу стоять в стороне и спокойно смотреть, если сын Годвина попытается занять английский трон. Герцогу Вильгельму наверняка придется повоевать за Англию: Гарольд жаден и ни за что не уступит ему королевство добром. Так что я должен быть в Англии и помочь герцогу, ибо в конце концов Вильгельм все равно победит Годвинсона. Я не хочу потерять свои земли в этой войне. Но ты, Брэнд, должен держаться в стороне от всех сражений, пока я не вернусь.

Если Эдуард скончается до того, как я возвращусь в Англию, ты должен любой ценой сохранить за нами Эльфлиа. Но присягай на верность только Вильгельму Нормандскому. Я — тан Эльфлиа, Брэнд, и таковы мои желания.

— Да, отец! Меня тоже выворачивает при одной мысли, что отродье Годвина может оказаться на троне! Я никогда не присягну ему на верность! Никогда и ни за что!

Олдвин улыбнулся при виде такого рвения и предостерег сына:

— Никогда не говори «никогда», Брэнд. Если тебе придется выбирать между присягой графу Гарольду и поместьем Эльфлиа, я должен быть уверен в том, что ты присягнешь, чтобы не потерять наши земли. Эта земля — наша жизнь, сынок. Наши предки получили ее еще в дни Этельвульфа 6и поколение за поколением хранили и приумножали свои владения, так что теперь поместье стало вдвое больше, чем вначале. Мы — одно из древнейших семейств в Мерсии. Не забывай, что в последние годы род Годвина очень сильно окреп. Особенно с тех пор, как Годвин выдал свою дочь за короля. Они чуть ли не лопаются от гордыни. Забыть не могу, как они пренебрежительно относились к доброй супруге графа Леофрика, кузине твоей бабки, леди Годиве. Проехав через Ковентри, она поступила по-христиански. Чтобы совершить это, ей понадобилось настоящее мужество.

— А она действительно проехала обнаженной? — спросила Мэйрин с бестактным любопытством двенадцатилетнего ребенка.

— Да, — сказала Ида, подхватывая рассказ. — Действительно. В то время мне было столько же лет, сколько тебе сейчас. Она была очень красивой женщиной, но красота — не единственное ее достоинство. Природа одарила ее прекрасной душой и добрым сердцем. Помни об этом, дочка. Хорошенькое личико не принесет тебе счастья, если душа будет черна, а сердце — черство.

— Как у леди Бланш, — тихо добавила Мэйрин.

— Да, — подтвердила Ида, — как у леди Бланш. Ох, девочка моя, я-то надеялась, что ты уже избавилась от этих прискорбных воспоминаний.

— Я никогда не забуду леди Бланш де Сен-Бриек, — холодно возразила Мэйрин, но глаза ее просветлели, и она ласково улыбнулась своей приемной матери. — Пожалуйста, расскажите, что произошло дальше с благочестивой леди Годивой.

Ида вздохнула и продолжила рассказ:

— Граф Леофрик обложил население Ковентри налогами, которые показались леди Годиве чересчур тяжкими. Когда она попросила своего супруга снизить налоги, тот отказался. Но леди Годива не отступилась и продолжала умолять графа сжалиться над людьми. Наконец в приступе ярости граф необдуманно заявил, что избавит от налогов жителей Ковентри только тогда, когда его жена проедет по улицам этого города обнаженной! Он, конечно, не думал, что леди Годива пойдет на такие условия, и счел этот вопрос решенным в свою пользу. Мне рассказывали, что леди Годива любезно улыбнулась своему супругу, а потом, к ужасу графа Леофрика, приняла его вызов. Взять свои слова обратно он уже не мог и, естественно, был весьма раздосадован.

— А почему он не мог взять обратно свои слова? — поинтересовалась Мэйрин.

— Разве у тебя нет чувства собственного достоинства, дочь моя? — тихо спросила Ида.

— Есть!

— Ну так вот, а мужчины — еще более гордый народ, чем женщины, — объяснила Ида. — Женщина, словно молодое ивовое деревцо, склоняется под порывами ветра и уступает сильнейшему. А настоящий мужчина никогда этого не делает.

Олдвин улыбнулся, услышав от жены такие слова. Глаза его лукаво блеснули, но он мудро промолчал, чтобы дать Иде возможность закончить свой рассказ.

— Узнав о жертве, которую леди Годива собиралась примести ради жителей Ковентри, ее родственницы, жившие по соседству, пришли ей на помощь. Добрые горожане Ковентри, услышав о том, на что готова пойти ради них госпожа, укрылись в своих жилищах, плотно прикрыв ставни, чтобы не выказать непочтения к леди Годиве в этот день.

Граф, уже охваченный стыдом за свой необдуманный поступок, сам усадил леди Годиву на белоснежную кобылу. Она была нагой, как в тот день, когда Господь призвал ее в этот мир. Наготу ее прикрывали только медно-рыжие волосы — такого же цвета, как у меня, и я всегда гордилась этим сходством! Я помню, как в детстве мое сердце преисполнялось счастья оттого, что я состою в родстве с такой прекрасной, отважной и благородной женщиной, как леди Годива.

Граф Леофрик сам распахнул ворота замка, — продолжала Ида. — Он запретил своим слугам выходить во двор в этот день. Леди Годиву сопровождали три монашенки, наши родственницы; две шли по бокам, а третья шествовала впереди и звонила в колокольчик, чтобы предупредить о приближении госпожи.