Сюзанна Энок - Прелестная наставница

В дверь постучали. Александра вернулась к действительности.

— Войдите!

— У тебя все в порядке? — спросила Эмма, не торопясь переступать порог.

— Не уверена, — ответила Александра с истерическим смешком.

— Случилось еще что-нибудь знаменательное? — Директриса вошла и прикрыла за собой дверь.

— Знаменательнее некуда. Я получила хороший урок, а посему… — Она наклонилась, чтобы вытащить из-под кровати дорожный сундук.

— А посему слагаешь с себя свои обязанности, — докончила Эмма. — Я же говорила, что ты тут надолго не задержишься!

— Возможно, я еще вернусь. Он столько претерпел по моей милости! Боже, что я за дура, Эмма!

— Зато везучая. Когда ты едешь?

Александра выпрямилась. В ее сердце начинала теплиться робкая искорка надежды, с каждой секундой она разгоралась ярче и мало-помалу обретала силу.

— Как можно скорее! Но прежде чем я снова предстану перед Люсьеном, мне нужно повидать кое-кого еще.

Долгие годы она мучилась вопросами и теперь — благодаря Люсьену — нашла в себе смелость задать их и потребовать ответа.

Когда массивный медный молоток упал с гулким стуком, Александра сделала глубокий вдох. Звук отдался где-то в недрах величественного здания, заставив ее сердце забиться чаще. Наконец дверь отворилась.

— Чем могу служить, миледи?

— Передайте его светлости, что пришла мисс Галлант.

— Прошу вас следовать за мной, — мгновение поколебавшись, сказал дворецкий.

Городской дом герцога Монмута оказался громадным, куда больше Балфур-Хауса.

Когда дворецкий провел Александру в кабинет и удалился, она огляделась. На стене висели портреты герцога и двух его сыновей. В холле, насколько она успела заметить, находились портреты его жен, покойной и ныне живущей, и других, не столь близких родственников.

— Что тебе здесь нужно?

Хотя голос прокатился по комнате как раскат грома, она не шелохнулась.

— Я не заметила портрета моей матери.

— В этом доме висят лишь портреты членов семьи. Вступив в неравный брак, твоя мать порвала с нами.

— Это вы порвали с ней, дядя.

— Бедная кроткая овечка! Однако она внушила тебе ненависть ко мне, разве не так?

— Все это ваши домыслы. — Александра наконец обернулась. Герцог недовольно хмыкнул.

— Я очень занят! Если у тебя ко мне какое-нибудь дело, изложи его коротко — у меня нет времени на долгие беседы с бедными родственниками.

Александра вспомнила, как однажды, в пылу спора, сравнила Люсьена со своим дядей, и ей стало стыдно. Боже, за сколь многое ей предстояло извиниться!

— Я пришла не ради беседы, а чтобы потребовать от вас признания вины.

— В том, что я не повесил на стену портрет твоей матери? Что за вздор!

— Так вы понятия не имеете, о чем речь? Даже не догадываетесь, что приводит меня в такую ярость?

— Какое мне дело до твоей ярости! — Монмут прошел к столу и начал рыться в бумагах. — Сказано тебе, я занят!

Вдруг вся ситуация представилась Александре донельзя смешной.

— Дядя, вы похожи на попугая, которому настолько полюбилась фраза «я занят», что он повторяет ее к месту и не к месту.

— Я не потерплю насмешек! Вот как ты отвечаешь на добро! Я сделал шаг навстречу и публично показал, что готов закрыть глаза на твое бесстыдство, а взамен получил ярлык попугая.

— Как случилось, что вы явились в дом лорда Килкерна?

— Это был момент слабости. Прискорбной слабости! Я безмерно сожалею, что пошел у него на поводу. — Герцог с треском захлопнул ящик. — Так что тебе нужно? Денег?

— Зачем мне ваши деньги? Я здесь, чтобы вы могли попросить прощения.

— Но так ли уж важно, что здесь нет портрета твоей матери, если ты не бывала у меня годами и, надеюсь, не появишься впредь?

— Речь не о портрете, дядя! Когда мои родители умерли, я обратилась к вам с просьбой дать мне денег. Я просила ровно столько, сколько было нужно, чтобы расплатиться с долгами, но вы отказали даже в такой пустячной просьбе. Все немногочисленные драгоценности матери, все картины отца пошли с молотка, чтобы я могла достойно их похоронить. Я осталась совсем одна, мне некуда было пойти, нечем заплатить за обучение. А вы и пальцем не пошевелили, чтобы мне помочь!

— Но ведь ты выкарабкалась и на что-то жила все эти годы — почему же сейчас ты являешься сюда с упреками? Не поздновато ли для сведения счетов?

Александра молча смотрела на него — рассерженного, с багровым от прилива крови лицом. Этот человек не мог взять в толк, чего от него хотят, он даже не понимал, что поступил низко. В этом состояло главное различие между ним и Люсьеном: тот каждый раз отлично сознавал свою вину и готов был держать ответ за свои проступки.

Глядя на герцога, она теперь видела также собственную ошибку. Нельзя, недопустимо распространять свою неприязнь к одному человеку на весь мир, нелепо видеть негодяя в каждом мужчине только потому, что один причинил ей боль. Дядя совершил все это не из ненависти к ней, а просто от собственной ограниченности. Для него она никогда, в сущности, и не существовала как человек, как личность — только как камень на шее. Изменить точку зрения было ему попросту не дано.

— Я всего лишь хотела удостовериться… — медленно начала Александра.

— Что по-прежнему не можешь запустить руку в мой кошелек?

— Что не получу от вас извинений. Вы не считаете себя виноватым, хотя моя мать была вам родной сестрой.

— Она пошла мне наперекор и вышла замуж за человека много ниже себя по положению. Я ничего ей не должен, в том числе извинений.

Александра ощутила, как гаснет, умирает в ней давний, взлелеянный годами гнев. Для нее вдруг стало безразлично, что скажет или сделает этот человек. Ей больше не было дела до кровных родственников — она нашла семью, с которой хотела остаться.

— Что ж, можете не извиняться, я все равно прощаю вас, дядя. Вы не виноваты в том, что появились на свет без сердца. Мы ведь не сердимся на уродцев, мы их жалеем.

— Замолчи! Вон отсюда!

Александра вышла из кабинета и плотно закрыла за собой дверь.

— Явилась клянчить деньги?

Девушка оглянулась. По лестнице с ехидной миной на одутловатом лице спускался Вирджил Реттинг.

— А, кузен! — сказала она равнодушно и продолжала путь.

— Уходишь несолоно хлебавши? И поделом! Учти, здесь тебе ничего не выпросить, потаскушка!

Александра остановилась, гордо подняла голову и повернулась.

— Я знаю, Вирджил, что у тебя в голове нет и унции мозгов, но ты так мне безмерно надоел, что я все тебе объясню — вдруг поймешь.

— Однако!

— Ты мне отвратителен, Вирджил. Мне приходилось иметь дело с разными людьми, но другого такого идиота не сыскать. К тому же ты полное ничтожество. Будь ты бедняком, люди бы сторонились тебя как зачумленного. Будь ты крысой, тебя побоялись бы скормить удаву из страха отравить его. А теперь прощай.