Елена Арсеньева - Несбывшаяся любовь императора [litres]

Все это Варя прекрасно понимала и четко осознавала, насколько изменились ее взгляды с того времени, когда она стояла за сценой, робко поглядывая в зал, и была всего лишь камеристкой своей матери. Тот вечер, когда давали «Женитьбу Фигаро», она никогда не забудет, он все изменил в ее жизни! И пусть она лишилась того, о чем мечтала всю юность, – это произошло по доброй воле, и это тоже лишь усиливало ее страстную любовь к театру, еще дальше уводило от обыденной жизни, где было слишком много печалей и разочарований, слишком много «нет» приходилось на одно «да», где у нее не было ни малейшей надежды встретить холодноватый взгляд обожаемых голубых глаз, в которых вдруг сверкнет на мгновение благосклонная улыбка, смягчится суровая складка у рта – и Варя ощутит себя небывало счастливой, избранной, может быть, даже желанной…

Она ведь не знала, что думает о ней император. Она даже не знала, думает ли он о ней вообще! Ей довольно было того, что она думает о нем.

Как бы ни злословили по ее поводу, ей было легко оберегать свою добродетель от многочисленных ухажеров, однако в глубине души она знала: если бы только ее солнце сделало хоть один знак, от этой добродетели не осталось бы и помину. Варя с радостью отдала бы ему себя – так солнцепоклонник приносит жертву своему божеству. Но он только смотрел на нее, изредка оказываясь в Александринке: смотрел то приветливо, то равнодушно, даже не подозревая, что самое мимолетное его выражение то возносит ее к вершинам блаженства, то опускает в бездны отчаяния. Но именно в этих сердечных содроганиях состояло счастье.

И как-то раз Варя подумала: а ведь он даже не подозревает, что актриса Асенкова в него влюблена. Конечно, ведь солнце не обращает внимания на тех, кто греется и млеет в его лучах. А если бы он знал… Что, если бы он знал? Может быть, он…

Она боялась думать, что могло бы тогда случиться. Смутно мечтала – и стыдилась своих опасных, жарких мечтаний.

Наталья Васильевна Шумилова б о льшую часть своей замужней жизни мечтала о том, как станет жить, если у нее вдруг – по какой-то чудесной причине, по небесному произволению! – не станет мужа. И когда однажды Николай Дмитриевич приехал в Санкт-Петербург и заявил, что спустя самое малое время она овдовеет, потому что был он у немецкого доктора Рауха возле Армянской церкви и тот предсказал ему скорую смерть, такую же, как у его матушки, Наталья Васильевна, конечно, решила, что это не более чем злая шутка. Небось прознал супруг о ее мечтах и решил поиздеваться, посмотреть, каким особенным образом она себя поведет при такой вести. Обрадуется или зарыдает в голос?

Полагая сию шутку над собой неумной и непристойной, Наталья Васильевна никак особенно себя не повела: пожала плечами, окинула мужа уничтожающим взором – и пошла было вон из комнаты, словно он ей не о неминучей смерти своей сообщил, а о том, что завтра снова будет дождь, о чем она и сама знала. И вот, уже выходя, Наталья Васильевна бросила случайный взгляд в зеркало – и увидела в нем позади себя человека, к которому выражение «краше в гроб кладут» подходило наилучшим образом. Самое удивительное, что был он одет совершенно так, как ее муж, имел те же синие глаза, которым Наталья Васильевна всегда завидовала, сидел в том же кресле, в которое уселся ее муж, едва вошел в комнату… И у него было совершенно мертвое, обреченное, незнакомое лицо.

Наталья Васильевна обернулась, изумленная до крайности.

– Вижу, поверила, – слабо усмехнулся незнакомец, которого звали Николаем Дмитриевичем Шумиловым. – Да ладно глаза на меня таращить, сам знаю, каков я. Только, молю тебя, не лги, не притворяйся, что горюешь. На моей могиле ты если не спляшешь, то и слезы не выжмешь. Ну что ж, я тебя не виню, моя душа к тебе тоже холодна и равнодушна, и я бы вздохнул с облегчением, когда б смог стать свободным. Ну вот скоро мы друг от друга освободимся.

– Когда? – спросила Наталья Васильевна, не умея скрыть нетерпения и жадности и даже не пытаясь это сделать.

Муж горько усмехнулся, и она пожала плечами: сам же просил не притворяться, чего же обижаться? Впрочем, выражение его лица тут же переменилось.

– Да недолго ждать, – проговорил Шумилов легко, почти весело. – Доктор мне месяц, много два предсказывал, а полмесяца уж минуло. Совсем скоро все сызнова сможешь начинать. Найдешь нового дурака-простака, который будет капитал твоего отца приумножать, как я его приумножал, а при этом ни любви, ни ласки твоей знать не будет.

Наталья Васильевна пропустила упрек мимо ушей, хотя могла б, конечно, упрекнуть мужа ответно: и он-де ее своей лаской и нежностью не баловал ни одного разу во все годы супружеской жизни, а когда на ложе восходил, то, чудилось, делал это с отвращением к жене и презрением… Впрочем, она не могла не вспомнить, что и сама не шибко его привечала. Опять же они были в расчете, так что собачиться повода у нее не было. Да и другое заботило: что-то насторожило ее в голосе мужа, когда он сказал: «Капитал твоего отца приумножать, как я его приумножал…» Что-то не было в этом голосе…

– Ну ты ведь и свой капитал приумножал, – настороженно промолвила она, и по исхудалому лицу Николая Дмитриевича скользнула слабая усмешка:

– В корень зришь, Натальюшка. Дочь купеческая, жена купеческая – сразу ты все поняла, все приметила! Немало сил я приложил, увеличивая твое приданое и наследство, все это после моей смерти вновь твое будет. А вот то состояние, которое я тебе принес, имущество и капитал мой и отца моего покойного, получишь не ты.

Наталья Васильевна на этакую нелепицу только плечами пожала:

– И куда же сей капитал денется? В могилу с собой заберешь? Или сироткам пожертвуешь?

– Одной лишь сиротке, – спокойно ответил муж. – Она живет на свете уж двадцать с лишком годков, не зная, что есть у нее отец родной. Сейчас уж поздно признаваться мне в отцовстве и в ее объятия кидаться… Ни к чему это. Однако именно ей отписал я свои капиталы – почти все, за вычетом того, что должно идти на устройство и приумножение самого дела. За этим мои делопроизводители, знатоки, проследят.

Наталья Васильевна смотрела остановившимся взором, чувствуя странное, болезненное оцепенение во всех членах. Чего он врет? Зачем такие глупости выдумывает? Или вовсе спятил от своей смертельной болезни? Помутился его разум? Не может человек в здравом рассудке такое говорить!

А Шумилов продолжал:

– Те деньги, которые она получит, сейчас вложены в дело, и я вынимать их не хочу, а хочу, чтобы они приумножились. Я вот как рассудил. Ей двадцать один. Не желаю кружить ей голову своим неожиданным появлением и известием об этом внезапном богатстве. Пусть живет, как жила, своей жизнью, которая ей дорога, которую она сама выбрала, а не той, какую я, откуда невесть явившись, готов ей навязать. Если она выйдет замуж до 25 лет, то получит теперешнюю часть капитала, но полностью пятьсот тысяч будут ее в тот день, когда ей 25 исполнится. Если же она, не дай Бог, преставится до сего срока, тогда, конечно, все деньги тебе отойдут, Наталья, за тем малым исключением, которое должна будет получить мать Вареньки и что отдельно оговорено в завещании.