Елена Арсеньева - Пленник богини любви [litres]

Слезы вдруг подступили к глазам. Поскольку мысли ее все вертелись вокруг Василия, она вдруг представила его, уже ворвавшегося сюда, в этот отвратительный зиндан, расшвырявшего стражников, разметавшего стены, двери и застывшего на пороге, с руками, простертыми к ней, Варе. И ей вдруг вообразился косой, оценивающий взгляд, который Василий бросит сквозь решетку на «апсару», благоухающую так остро, пряно и призывно, что…

Что могло быть потом, Варя воображать не стала: грозно назвала себя дурой. Нашла время рев-новать!

Она оглянулась на соседку с видом самым пренебрежительным (волосы у нее слишком черные и какие-то маслянистые, словно бы давно не мытые, и рот слишком велик, и бедра просто-таки несоразмерно широки, а ноги, между прочим, коротковаты, щиколотки же толсты и некрасивы!), как вдруг наткнулась на ее изумленный взгляд, однако это изумление внезапно сменилось отвращением, а потом незнакомка разразилась хохотом!

– О боги, земные и небесные! – наконец пробормотала незнакомка. – Нет, этого я не заслужила, о нет! Чем прогневила вас бедная, несчастная Тамилла, если вы обрекли ее ждать смерти рядом с этой… с этой… О, да лучше я размозжу себе голову оковами, чем еще раз взгляну в ее мерзкое, ненавистное лицо!

– Ради бога! – испуганно вскрикнула Варя. – За что ты меня так ненавидишь? Опомнись, ведь мы встретились впервые в жизни. Ты приняла меня за кого-то другого, перепутала меня с…

– Перепутала? – прошипела узница. – Приняла за другую?.. О нет! Я узнала тебя сразу, с первого же мгновения! И ты напрасно уверяешь, будто мы встретились впервые в жизни. Мы встречались не раз и не два… только ты, конечно, не помнишь меня. Ты-то меня не замечала. Что тебе до какой-то служанки, одной из многих, которые подавали тебе воду, и хукку, и сладости, и стелили тебе постель…

Значит, Тамилла – одна из служанок магараджи. Ну и что? Никогда и ничем не обидела Варенька ни одну из них.

– И все-таки ты ошиблась, – мягко сказала Варя. – И совершенно необязательно так свирепствовать, тебе не за что меня ненавидеть!

Пухлые губы медленно разомкнулись в улыбке, открыв два ряда жемчужных зубов – мелких, будто у хищного зверька.

– О нет! – хмыкнула Тамилла. – Мне есть за что ненавидеть тебя, да и тебе есть причина ненавидеть меня.

– Вот глупости! – сердито сказала Варенька. – Ну глупости – и все тут! Какая же это причина, интересно знать?

Тамилла глядела на нее прижмурясь, будто сытая кошка. Отвращение на ее лице мгновенно сменилось довольством, и Варе стало жутко. Теперь она проклинала себя за то, что задала этот вопрос. Стало страшно… просто мороз по коже! И вот Тамилла выплюнула сгусток яда:

– Причина? Причина в одном и том же жеребце! Поняла?

Сначала Варя ничего не поняла. Но вот вся кровь отлила от лица, прихлынула к сердцу и заставила его так часто, так больно забиться, что Варя принуждена была зажать его обеими руками. Смысл слов этой твари дошел до сознания. И тогда все существо ее восстало против отвратительной клеветы, а приступ злобы вернул ей силы.

– Врешь! – выдохнула она, люто сузив глаза. – Быть того не может!

– Ого! – вскинула тонкие, округлые брови Тамилла. – Вот теперь и ты меня ненавидишь. Однако почему же не может такого быть? Разве ты одна на свете женщина? Да и что в тебе есть, что могло бы привлечь такого мужчину, как руси Васишта?

Как ни была ошеломлена Варенька, она не могла не заметить вольного разговора Тамиллы, ее свободных, раскованных манер, совершенно непохожих на обычную застенчивую сдержанность индусов. Что же заставило ее держаться так вызывающе? Ответ был все тот же: ненависть. Ненависть и ревность!

– Меня послал к нему господин, – быстро заговорила Тамилла, – потому что знал: иноземцам нравятся темнокожие пылкие женщины, обученные искусству любви. Я служанка в его доме, не первый раз по воле его входила тайком в полутемную спальню. Я знала: белого мужчину легко сделать рабом! Однако Васишта сделал своей рабыней меня! Я никогда не ведала такого наслаждения! Никогда, клянусь моей черной богиней! О Васишта, о мой божественный любовник! Приди ко мне!

Тамилла снова забилась в своих цепях, а Варю свела судорога такого отвращения, что она рухнула, где стояла, сжалась в комок, зажимая уши, чтобы не слышать выкриков обезумевшей самки.

Не может быть. Не может! Она рехнулась, эта распутная баба, она клевещет на него…

– Я служу богине телом своим, – забормотала Тамилла, подобравшись вплотную к Варе. – Я возжигаю для нее жертвенный огонь в лоне своем. Мужчины были лишь дровами для этого костра. Но он… Я впервые почувствовала себя не жрицей, а просто женщиной! Я возмечтала… я возмечтала о несбыточном и вознесла молитву черной Кали, и…

Она буйно, торжествующе расхохоталась в лицо своей жертвы:

– Богиня сжалилась надо мной! Да, он назвал тебя своей женою, ведь белый сагиб не может жениться на смуглой девушке из народа Брамы. И все же… и все же в моем лоне осталось его благоуханное семя! Вот уже месяц я чревата от него, и пусть он мертв, пусть – у меня будет сын от него!

И с этими словами Тамилла сквозь решетку оттолкнула от себя Варю так, что та простерлась на полу навзничь и осталась лежать недвижимо.

Какая-то мгла, тяжелая и душная, опустилась на нее. Все плыло в глазах, и чудилось, что надвигается сверху потолок, подобно крышке гроба. «Нет… не может быть…» – тупо, медленно, тяжело отдавалось в голове, в сердце, во всем теле.

Чье-то лицо нависло над нею. Мужчина – кажется, охранник. Он грубо поднял Варю, встряхнул. Голова ее запрокинулась, будто у тряпичной куклы. Охранник подхватил ее под мышки, потащил по полу. Мелькнули прутья решетки, прильнувшее к ним лицо Тамиллы, ее горящие любопытством глаза, распятый в злорадном хохоте рот.

Варя медленно опустила веки, пытаясь скрыться от этого невыносимого взора.

Ее тащили куда-то, потом бросили на пол – и тотчас вокруг защебетали, зачирикали какие-то птицы, говорящие на человеческом языке. Варя приоткрыла глаза – это были не птицы, а женщины, и тогда она вскрикнула, замахала на них руками, пытаясь отогнать от себя, потому что ей почудилось, будто все они сейчас примутся наперебой рассказывать, как их оплодотворял ее муж!

Однако женщины вдруг замолкли. Не говоря ни слова, они совлекли с Вареньки ее лохмотья (она пыталась вяло противиться, но женщин было слишком много, они держали крепко, не давая шевельнуться), потом окатили водой, расплели косу, причесали, но оставили волосы распущенными, а затем облекли ее в какую-то просторную одежду – желтую, подобно тем, которые были надеты на них, только гораздо ярче: цвета пламени.

«Огонь… – медленно подумала Варенька. – Смерть…»

Смерть Василия!