Ирина Мельникова - Невеста по наследству

— Кого вы имеете в виду? — спросила она сухо. — И не лучше ли заявить в полицию?

— Вы разве не знаете нашу полицию и наших следователей? — развел руками поэт. — Стоит только к ним обратиться, как тут же все испортят, наломают дров, а преступник успеет десять раз скрыться, пока они будут обдумывать, каким образом его лучше взять. — Он вздохнул. — Я настоятельно советую вам, дорогая Ольга, обратиться к графу Андрею. Он все организует гораздо лучше и, главное, с лучшим результатом.

— Ни в коем случае, — сказала Ольга Ивановна, — только не граф! Уж я как-нибудь обойдусь без его услуг! — Она свысока посмотрела на поэта. — Если вы не в состоянии мне помочь, я еду к Райковичу одна! Там моя дочь, и я должна что-то предпринять, чтобы оградить ее от притязаний этого негодяя.

— Подождите, дорогая! — с неожиданной настойчивостью сказал поэт. — Райкович, бесспорно, влюблен в вашу дочь, и поэтому не думаю, что он решится причинить ей вред. К тому же он не знает о сегодняшнем письме и уверен в том, что вы сейчас не в себе после того, что он вчера изволил вам сообщить. Поэтому не будем лезть на рожон. И поверьте, я не отказываюсь помочь вам, но сейчас у нас появилась возможность помешать женитьбе Сергея Ратманова на этой дамочке, Фелиции Лубянской. Мне удалось кое-что выяснить о ней, и нам нужно очень спешить, чтобы предупредить Сергея о том, что его невеста совсем не та, за кого себя выдает. Кстати, — поэт весело рассмеялся, — настоящее имя ее, оказывается, Фекла. Не можем же мы допустить, чтобы жених вашей дочери обвенчался с женщиной, у которой подобное имя!

— Хорошо, вы меня убедили, Фаддей! — вздохнула Ольга Ивановна. — Но что я скажу графу Андрею?

— О, ради бога, дорогая! Я уверен, вам не составит труда объяснить ему все обстоятельства. Граф обычно все понимает с полуслова, и он очень отзывчивый к чужому горю человек. Заявляю об этом с полной ответственностью.

— Мне ничего не остается, как поймать вас на слове, Фаддей! — Ольга Ивановна шагнула в сторону выхода. — Ну, что же вы медлите? — спросила она, оглянувшись и заметив, что поэт склонился над столиком в углу вестибюля и торопливо что-то пишет на листке бумаге. — Чем вы там занялись?

— Я мигом! — успокоил ее Багрянцев. — Просто я решил на всякий случай оставить Глафире Афанасьевне записку, куда и по каким делам мы с вами уехали…

Андрей Ратманов посмотрел на часы и чертыхнулся. До венчания Сергея оставалось уже меньше часа, а Фаддей до сих пор не приехал. Вчера ночью он, запыхавшийся, с растрепанной гривой волос, примчался к нему на извозчике и поведал такие новости, от которых сердце графа забилось и затрепетало, как флаг на ветру. Багрянцев был чрезвычайно взволнован и потому только на второй раз сумел толково объяснить Андрею, что женитьба Сергея ни в коем случае не должна состояться, иначе он окажется мужем аферистки по имени Фекла Лубенкова, которая за последние пять лет уже околпачила подобным образом не одного мужчину…

Фаддей клялся и божился, что к завтрашнему утру достанет более весомые доказательства вероломства хитрой и ловкой мадам Лубенковой, а пока Андрей должен ехать в бабушкино имение, где должно состояться венчание, и всеми правдами и не правдами оттягивать его до тех пор, пока поэт не появится с очень важными уликами против аферистки. Помимо этого, он сообщил, что к расследованию подключились две весьма уважаемые и опытные в подобных разбирательствах дамы, так что успех гарантирован, и уже через несколько часов они выведут Феклу-Фелицию на чистую воду…

Но шел час за часом, миновали все сроки, а Фаддея все не было. Андрей опять посмотрел на часы. О, дьявол! Осталось всего сорок минут! Сейчас жених и невеста спустятся в гостиную, чтобы ехать в церковь, и если он и сможет их задержать, то не более чем на десять минут!

Он прошелся взад и вперед по комнате, отметив взглядом, что уже протоптал на ковре дорожку, прохаживаясь вдоль окон и выглядывая наружу в напрасном ожидании этого безответственного шалопая — поэта Багрянцева. Тут его взгляд остановился на листке бумаги, лежащем на письменный столе, и Андрей покраснел. Не хватало еще, ччтобы Фаддей заметил, чем он тут занимался ночью… Он схватил листок, скомкал его и бросил в мусорную корзину…

Похоже, события последнего месяца превратили его в законченного идиота. Все его мысли были об Ольге и только о ней. Она не желала с ним разговаривать. Она отказывалась танцевать с ним на балах. Она не отвечала на его письма, в которых он умолял ее о свидании. Еще ни одна женщина на свете не имела над ним такую власть! Он безуспешно пытался понять природу своей безумной страсти, которую испытывал к этой женщине. Только от одного взгляда, от самого невинного прикосновения у него начинало штормить сердце, пересыхало во рту, и он, понимая, что выглядит смешным в своих попытках завладеть ее вниманием, тем не менее продолжал вести себя, как сопливый юнец, распускающий слюни от одного вида обнаженной женской коленки.

В его жизни были и более красивые женщины, моложе и соблазнительнее, но ни одно из этих лиц не всплывало в его памяти, кроме лица женщины, ставшей для него единственной и неповторимой. Карие глаза, чуть вздернутый нос, пышные светло-русые волосы являлись ему во сне и наяву, граф злился, не находил места от беспокойства, но с каждым днем убеждался, что эта женщина обладает редкой выдержкой и упрямством. И если однажды сказала ему, что не выйдет за него замуж, то так, видно, тому и быть!

Граф Андрей вздохнул. Пора прекратить вести себя подобным образом. Это становится похожим на амок. Вечером он попытался написать стихи! Не он ли всегда посмеивался над сочинителями стихов, баллад, сонетов, называя это соловьиным творчеством. В самарской гостинице он подобрал на полу листок бумаги с сонетом Фаддея, посвященным Ольге, и чуть не захлебнулся от смеха. Что за вздор сочинил Багрянцев! Там были и грезы, и фиалки, и солнечные лучи, в которых купается сердце поэта в ожидании встречи с женщиной его мечты. Да-а! Тогда он машинально сунул в карман этот «чувствительный» опус, в котором глаза Ольги сравнивались с драгоценными камнями райских врат, а вчера нечаянно обнаружил его. И что за наваждение водило его рукой, когда он решился создать нечто подобное? Но это оказалось так же трудно, как подойти к Ольге на балу и завести с ней разговор…

Господи! Драгоценные камни райских врат! Он всегда не любил поэзию. И вдруг уединился в кабинете и попытался срифмовать несколько строф! Разумеется, ничего из этого не вышло. Андрей извел пропасть бумаги и каждый раз, когда рвал или, скомкав, выбрасывал листок с беспомощным текстом в корзину, выпивал бокал мадеры. Очевидно, поэтому и сохранился последний опус в целости и сохранности. Действие алкоголя, увы, парализовало его «вдохновение», и Андрей заснул в кресле, уронив голову на письменный стол. Проснувшись рано утром, он обнаружил этот «шедевр» во славу дамы своего сердца, которую ему никогда уже не завоевать.