Елена Вихрева - Невеста смерти [СИ]

— Не спорь… Не ложись, присядь, голову чуть окинь, — она положила на переносицу парню кусок все той же тряпки, напитанной холодной водопроводной водой.

Разобравшись с мальчишкой, Ренита подбежала к Марсу, которого Гайя удерживала на лавке, не давая встать.

— Гайя, ты не ранена? Кровь на тебе…

— Чужая, — отмахнулась она. — Ренита, что с ним? Он будет жить? Смотри, он снова без сознания. Но он такой сильный, он только один раз был без памяти, но тогда его прострелили насквозь!

— Не оплакивай его раньше времени, — буркнула врач, приоткрывая веко Марса. — Ничего страшного, жив.

Гайя чувствовала, что слезы снова накатывают на глаза и скатываются вниз, прямо на плечи и подбородок Марса. Она машинально провела рукой, стирая капли с его лица, почувствовала под рукой едва колючую щетину.

— Гайя, любимая…

— Я здесь, — склонилась она к Марсу, сначала удивившись такому обращению, но поняла, что он и правда в глубоком забытьи.

— Пока он не очнется, я не смогу влить ему лекарство, захлебнется, — Ренита держала его руку и считала пульс. — А тебя он звал в бреду, пока ты была на арене. А как очнулся, то сразу спросил: «Где Гайя?». Лучше б я его в сознание не приводила. Сполз, пока я к другим отошла, и поплелся к воротам… Ну а дальше ты сама видела… Надо же, как вам с ним повезло, такая любовь…

— Любовь? — удивилась сначала Гайя, но тут же сообразила, что именно таких слухов хотел Марс, и улыбнулась смущенно. — Да…

— Гайя, моя Гайя… — метался Марс.

— Ох, — вздохнула Ренита, разрываясь между тремя стонущими мужчинами. — Скорей бы все это закончилось, и вернуться в лудус.

Приволокли еще одного — молодого велита с рассеченным плечом.

Ренита бессильно уронила руки, но тут же бросилась к нему, усадила, стала поить и бинтовать.

— Твой поединок крайний?

Тот кивнул.

Марсу было холодно, озноб просто колотил.

— Гайя, да что ж тут за холод такой? Как в склепе.

— Вообще-то, здесь тепло, — она встревожено склонилась к нему, проверив его лоб ладонью. — Мне даже жарко, я уже два раза бегала умываться.

Она присела на край его топчана, пощупала рукой солому, уложенную плотным слоем под холстиной простыни:

— Ложе каменное. Тут сколько соломы не положи.

— Гайя, любимая моя, — он схватил ее ладонь раскаленными сухими пальцами.

— Лежи, лежи, — она погладила его по голове, снова ощутив сжигающий мужчину изнутри горячечный жар. — Пить хочешь?

— Из твоих губ, любимая. Я хочу пить мед твоих губ. И… И еще кое-что… Твою росу…

— Какая ерунда, — пробормотала Гайя, смачивая водой его растрескавшиеся и пересохшие губы. — Сейчас я оботру тебя, и полегчает. Потерпи…

Она подумала, что надо бы позвать Рениту — но врач и так оставила ей несколько чашек с лекарственными отварами и рассказала, что делать, если горячка начнет трепать Марса еще хуже. Сама врач валилась с ног, и недавно заснула возле рабочего стола, положив голову на руки, готовая вскочить по их первому стону.

Марс продолжал метаться и бредить, порывался шарить беспокойными горячими руками по ее телу, гладить грудь, целовал руки:

— Гайя, я люблю тебя… Никогда, слышишь, никогда тебя не отпущу… Будь со мной, пожалуйста, будь. Люблю…

Она наклонилась и поцеловала его пылающий влажный лоб:

— Успокойся, все позади… Не мечись так, ты разбередишь швы, — она уговаривала его, как маленького ребенка.

Он ненадолго пришел в себя под ее руками, проводящими влажной и прохладной тканью по плечам, рукам, верхней части груди — словом, там, где его тело не было спрятано в постоянно пропитывающиеся кровью повязки, закрывающие страшную рубленую рану на его ребрах, оставленную лишь чудом на проломившего это естественную броню германским топором.

— Холодно, Гайя… Опять зима в этих краях… как они живут тут, по полгода в снегу? Мне холодно, согрей меня, любимая моя Гайя….

Она укрыла Марса своим плащом поверх одеяла, но после посмотрела на его побледневшие закушенные губы и шепнула:

— Помнишь, как тогда, зимой?

Он прикрыл глаза в знак согласия — говорить сил уже не было.

Гайя осторожно легла на край топчана и прижала его к себе, обняв рукой:

— Грейся. Моего тепла на троих хватит.

Марс благодарно вздохнул — возле нее и правда было тепло не только снаружи, но и изнутри. Он вздохнул еще раз, нашел губами ее губы — и заснул крепким, спокойным сном, уткнувшись лбом в ее грудь.

А Гайя лежала, боясь пошевелиться и потревожить его, время от времени касаясь губами его постепенно перестающего пылать горячечным жаром лба, слушала выравнивающееся дыхание.

Гайя не отходила от Марса ни на шаг — разве что помылась все же, как только вернулись в лудус. Она боялась, что в горячечном бреду Марс невольно выдаст ее — если начнет припоминать их совместные сражения, обратится по званию, или, что еще хуже, заговорит об их нынешнем задании.

Но Марс, к ее великому облегчению, в бреду повторял только, как любит ее и мечтает быть рядом, целовать и обнимать. Он и правда все время старался обнять девушку, а когда, не открывая отяжелевших век, но все же каким-то шестым чувством ощущал, что она совсем близко склонилась к нему, проверяя губами жар — то пытался ее целовать.

В этом кошмаре прошла ночь, а утро принесло мало облегчений — разве что он ненадолго заснул, успокоившись в ее руках. Меняя промокшую повязку, Ренита не таила гнева:

— Топором этим что, падаль разделывали, что ли? Сроду так раны не воспалялись! — увидев недоуменный взгляд Гайи, пояснила. — На арене что хорошо, так то, что оружие чистое. Его как оружейник поточил, так и отвезли туда. Выдали перед выходом и все.

Перед глазами Гайи пронеслось все то, что она видела на войне — и разрубленные вместе с костями конечности, и гноящиеся неделями, несмотря на усилия врачей, раны. Вместе с германскими топорами и копьями туда попадали и куски доспехов, и укрывавших легионеров от непогоды шкур, и вся та грязь, которой они были покрыты после многодневных безостановочных переходов.

— Но ты же знаешь, что делать? — осторожно поинтересовалась она у Рениты. — Ты же сама видела у меня шрам на бедре. Там прижигали раскаленным железом, потому что тоже начиналось воспаление. Может, и здесь надо?

— Нет. Может, там, где ты была, это и было единственным разумным выходом, но мы попробуем не причинять ему дополнительных страданий. Как ты вообще это выдержала? Многие от такой боли сходят с ума, за это в Риме в свое время прогнали врача Архагата, лечившего прижиганиями даже мигрень.

Гайя пожала плечами:

— Не рехнулась же. Выдержать можно все, было б для чего. Но Марс меня тогда подержал все же…

Расширенные от ужаса глаза Рениты в другой раз развеселили бы ее — но не сейчас, когда жизнь Марса висела на волоске.